Тана Френч - Ночь длиною в жизнь

— Спасибо за помощь, Имельда! — Я вздохнул. — Надо было давным-давно тебя поблагодарить, но лучше позже, чем никогда.

— Слушай, а можно, я спрошу — или вся игра в одни ворота?

— Как в гестапо — «фопросы здесь задаю йа»? Нет, крошка, играем честно: дашь на дашь. Спрашивай.

— Ходят слухи, что Рози и Кевина убили. Обоих. Это просто болтают ради скандала или так и есть?

— Рози убита, да, — подтвердил я. — Насчет Кевина пока никто не уверен.

— Как ее убили?

— Мне не говорят.

— Ну да, конечно, — разочарованно протянула Имельда.

— Слушай, если хочешь, считай меня копом, только сейчас даже в полиции так не считают. Я не расследую это дело; мне даже близко к нему нельзя подходить. Я рискую вылететь с работы из-за того, что сюда приехал. На этой неделе я не коп, а нудный прилипала, который не уходит, потому что любил Рози Дейли.

Имельда прикусила губу.

— Я тоже ее любила, прям обожала!

— Поэтому я и тут. Не представляю, что с ней случилось, и не верю, что копы это выяснят. Мне нужна помощь, Мельда.

— Зачем ее убили? Гады этакие… Рози в жизни никому ничего не сделала, она только и хотела… — Имельда умолкла и нервно курила, ковыряя пальцами дыру в ветхой обшивке дивана. Мне не хотелось прерывать ее размышления. — А я-то думала, что она вырвалась…

Я вопросительно поднял бровь. Морщинистые щеки Имельды покрыл легкий румянец, как будто она смутилась, сказав глупость.

— Ну посмотри хоть на Мэнди… Вся в мать: выскочила замуж при первой возможности, бросила работу, посвятила себя семье, женушка, мамочка, хозяюшка, живет в том же доме и даже одевается, как родная матушка когда-то. Все наши приятели выросли такими же — копия родителей, — хотя в юности твердили, что будут другими. — Имельда раздавила сигарету в переполненной пепельнице. — На меня посмотри… До чего я дошла? Трое детей от трех папаш — Мэнди небось уже доложила? Изабель я родила в двадцать. И — прямиком на пособие. С тех пор у меня ни разу не было нормальной работы, замуж не вышла, ни с кем не встречалась дольше года — да и то все женатики. В юности я строила грандиозные планы, и все они рухнули. Я и пикнуть не успела, как превратилась в родную мать. Проснулась однажды утром — и нате вам.

Я вытащил две сигареты из своей пачки, прикурил одну для Имельды.

— Спасибо. — Она повернула голову, выпустила дым в сторону. — Только Рози в собственную мамочку не превратилась. Знаешь, когда жизнь прижимала, я всегда думала, что Рози где-то в Лондоне, в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, занимается сногсшибательным делом, которое мне и не снилось. Единственная, кто вырвался.

— Я не превратился в свою мамочку. Или, точнее, в папочку, — заметил я.

Имельда бросила на меня недоверчивый взгляд — службу в полиции благом не назовешь.

— Шанья беременна, а кто отец — не знает, — вздохнула она. — А ей всего семнадцать.

Даже Снайпер не смог бы перевернуть такое в позитив.

— Ну, ей-то мама поможет, — заметил я.

— Ага… — Плечи Имельды бессильно поникли, словно она ожидала услышать от меня совет, как все исправить. — Хоть что-то.

Кто-то из соседей врубил Фифти Сента, из-за стены тут же заорали, мол, сделайте потише. Имельда словно ничего не заметила.

— Слушай, у меня еще один вопросик имеется… — начал я.

Что-то в моем голосе насторожило Имельду, и бессмысленный взгляд вернулся на место.

— Ты никому не говорила, что мы с Рози уезжаем?

— He-а. Я не стукачка какая-нибудь. — Она оскорбленно выпрямилась, готовая к бою.

— Я и не думал. Знаешь, есть куча способов вытянуть из человека информацию. Тебе было… сколько — восемнадцать, девятнадцать? Девчушку легко подпоить или еще как язык развязать, хоть на намек.

— Я не тупая.

— Я тоже. Понимаешь, в ту ночь кто-то поджидал Рози в номере шестнадцатом. Ее там встретили, убили и спрятали тело. Всего три человека в мире знали, что Рози придет туда за чемоданчиком: я, Рози и ты. От меня никто этого не узнал. Сама говоришь, Рози держала рот на замке; ты была ее лучшей подругой, но она даже тебе призналась в самый последний момент. Никогда не поверю, что она разболтала об этом кому-то еще, просто для прикола. Хрень. Остаешься ты.

Имельда вскочила с кресла и выбила кружку у меня из руки.

— Наглая скотина, обзывать меня треплом в моем же доме! Тебя и на порог нельзя было пускать. И наболтал тут — встретиться со старой подружкой! Подружкой, твою мать, ты хотел выведать, что я знаю… — Она метнулась в кухню и швырнула кружки в раковину.