Тана Френч - Ночь длиною в жизнь

— Совсем ничего. Вот поэтому мы и чувствовали: что-то будет. Мы с Имельдой сказали ей: «Да наплюй ты, пошли с нами! Запрет дверь, так переночуешь тут», только она отказалась — хотела его задобрить. Мы говорим: «Да чего тебе дрожать?» — ты точно подметил, это не в ее стиле. А Рози в ответ: «Ничего, это ненадолго». Тут уж мы всполошились, все бросили и вдвоем насели на Рози, дескать, выкладывай, а она ни в какую. Сделала вид, будто надеется, что па скоро отдаст ключи; но мы-то поняли, что дело не в этом. Что именно — мы не знали, поняли только: будет что-то важное.

— И не спрашивали про подробности? Что она собирается делать, когда, связано ли это со мной?

— Господи, еще как! Устроили допрос с пристрастием: я за руку ее щипала, Имельда колотила подушкой, чтобы призналась, — но Рози так уперлась, что мы сдались и пошли собираться. Она была… Господи… — Мэнди рассмеялась тихо, словно захваченная внезапной мыслью; пальцы, перебиравшие белье, замерли. — Мы сидели там, в моей комнате. Только у меня одной была своя комната; мы там и встречались всегда. Мы с Имельдой делали укладку с начесом — Господи, только подумать! — а бирюзовые тени, помнишь? Мы считали себя «Бэнглс», Синди Лопер и «Бананарамой» в одном флаконе.

— Вы были красавицы, — сказал я искренне. — Все три. Я в жизни не встречал никого красивее.

— Лестью ты ничего не добьешься… — Мэнди сморщила носик, но глаза ее были где-то далеко. — Мы подначивали Рози, мол, не записалась ли она в монашки, хихикали, что ей пойдет монашеский наряд, и спрашивали, не влюбилась ли она в отца Макграта… Рози лежала на моей кровати, смотрела в потолок и грызла ноготь — ну, ты помнишь? Всегда один и тот же ноготь.

На правом указательном пальце; она грызла его, когда о чем-то всерьез задумывалась. Последние пару месяцев, пока мы строили планы, она пару раз догрызла до крови.

— Помню, — сказал я.

— Я наблюдала за ней в зеркало на туалетном столике. Мы знали друг друга с младенчества, но Рози вдруг показалась кем-то другим, как будто стала старше нас, как будто уже наполовину где-то в другом месте. Мне даже захотелось ей что-то подарить — прощальную открытку или медальон святого Христофора, для удачного путешествия…

— Ты кому-нибудь рассказывала об этом? — спросил я.

— Да ты что! — быстро ответила Мэнди, как отрезала. — Я в жизни не стучала на нее, сам знаешь.

Она выпрямилась, начиная ощетиниваться.

— Знаю, крошка, — сказал я, улыбнувшись ей. — Я просто перепроверяю, по привычке. Не обращай внимания.

— Мы с Имельдой решили, что вы хотите сбежать вдвоем. Ужасно романтично… Ну, подростки, сам понимаешь… Только я никому не говорила, даже потом. Мы были на вашей стороне, Фрэнсис, желали вам счастья.

На долю секунды мне показалось, что в соседней комнате по-прежнему щебечут три неугомонные подружки, сверкающие бирюзовыми тенями, полные жизни и радостного ожидания.

— Спасибо, милая, — сказал я. — Я очень тебе благодарен.

— Понятия не имею, почему она передумала. Я бы сказала тебе. Вы оба были созданы друг для друга; я и не сомневалась… — Мэнди осеклась.

— Да, — сказал я. — И я тоже.

— Господи, Фрэнсис… — Она все еще держала школьную блузку, и в голосе слышалась непреодолимая грусть. — Господи, как же давно это было!

Улица затихла. Сверху слышалось монотонное бормотание — одна из девочек объясняла что-то другой. Порыв ветра сыпанул мелким дождиком по окнам.

— Давно, — сказал я. — Даже не знаю, как такое получилось.

Я ничего не рассказал Мэнди — пусть лучше ма насладится от души. В дверях мы обнялись на прощание, я поцеловал ее в щеку и пообещал скоро перезвонить. От Мэнди пахло сладким, успокаивающим запахом детства: мылом «Пирс», печеньем и дешевыми духами.

Кевин прилип к перилам нашего крыльца, обиженно надувшись, словно в детстве, когда мы его, совсем еще мальца, не брали с собой; он с впечатляющей скоростью набирал текст в мобильнике.

— Подружка? — кивнул я на телефон.

Кевин пожал плечами:

— Ну, вроде того. Не то чтобы… Я еще не определился.

— Значит, у тебя их несколько на подхвате? Ах, Кевин, грязный пес!

Он улыбнулся:

— И что? Они все в курсе. Они и сами еще не определились; мы просто развлекаемся. Ничего дурного тут нет.

— Ровным счетом ничего, — согласился я. — Только я-то полагал, что ты ради меня сражаешься с ма, а не играешь шаловливыми пальчиками с очередной подружкой. Что случилось?

— Я сражаюсь отсюда. Ма мне уже мозги вынесла. Если бы она пошла через дорогу к Дейли, я бы ее перехватил.