Александр Бородыня: Зона поражения

Он высунулся в окно. Парнишка в зеленом плаще встал поперек дороги и показывал в сторону стволом автомата. Когда водитель распахнул дверцу, соскакивая вниз на асфальт, до шлагбаума оставалось метров пятьдесят.

— Что тут? — спросил он.

Мальчишка почему-то улыбнулся и показал стволом автомата куда-то влево на проволочное заграждение. Водитель обошел лениво машину. Ударом ботинка попробовал передний левый баллон. Баллон звонко отозвался на удар. Спать расхотелось, но водителю не нравилось, что теперь придется ждать. Шлагбаум поднялся и опустился, из милицейского броневичка вышли несколько человек в бронежилетах. Бронежилеты у них поверх одежды, и со спины торчит металлическая шнуровка. Слева от будочки толпились молча сразу несколько человек. Водитель подошел. И, только оказавшись в метре от мертвого тела, он смог его увидеть.

Женщина лежала грудью на проволоке, тонкие коричневые сапожки упирались в землю, будто желая еще раз оттолкнуться от нее, поднять все тело, а раскинутые полы ее богатой шубы были похожи на огромные мертвые крылья.

— Я думаю, кто-то ее подбросил, — сказал один из милиционеров, толкающихся рядом с трупом, — не могла же она пешком столько километров пропахать. Да и дождь. Смотри, — он взял женщину за мягкие плечи, — шуба почти сухая!

— Пожалуйста, поверните ее! — попросил один из подошедших. Неправильно надетый бронежилет сковывал его движения. — Я хочу посмотреть ей в лицо.

— А что лицо. Две пули! Одна в лоб, другая куда-то ниже пояса… Да вы не сомневайтесь, мертвая она, мертвая. Хотя теплая еще!..

Водитель хотел повернуться и отойти к своему грузовику, но вместо этого только чуть попятился. Ветер был в другую сторону, он не должен был отсюда чувствовать запах этой женщины. Видимо, сам не желая, припомнил его. Только теперь он догадался, запах был давно знакомый. Так пахла дорогая проститутка. Много лет назад он на спор заплатил за ночь и навсегда запомнил этот запах. Ни лица, ни рук той женщины в памяти не сохранилось, не сохранилось в памяти даже ее голоса, только запах. Он тогда ничего не смог. Он был уже импотентом. А после того раза окончательно осознал это. Он запомнил свое горе, как этот самый запах, аромат острых духов, щекочущих ноздри.

Тело перевернули, и водитель увидел изуродованное большим темным сгустком лицо. Рука с золотым колечком на мизинце подскочила, ударившись о проволоку, и упала. Глаз под волосами и кровью не разглядишь, но губы чуть приоткрыты, и видна среди мехового мокрого воротника белая полосочка зубов.

— И откуда эта мегера в шубе свалилась? — сказал человек в бронежилете. — Кой черт ее приволок! Тоже, молодцы… — Он повернулся к милиционеру. — Кой хрен, стрелять надо было?! Не собака. Женщина!

Сделав два шага на негнущихся ногах, водитель сказал, как смог, громко обращаясь к милиционеру:

— Я ее вез. Петров моя фамилия.

Но никто на него не обратил внимания. Где-то в будочке громко звонил телефон. Выстраивались в хвост первому грузовику прибывающие машины. К мальчику с автоматом прибавилось еще несколько подростков в одинаковых брезентовых плащах. Они выглядели комично: маленькие стриженые головы, торчащие из складчатых капюшонов, автоматы в тоненьких замерзших руках, кривые улыбочки, печальные глаза.

Повернувшись, водитель медленно пошел вдоль шеренги машин. Он больше не хотел идти к врачу. Он больше не хотел увидеть море. Перед глазами блестело мертвое шоссе, налетающий ветерок касался губ, и казалось губ касается длинный теплый ворс шубы.

Москва, 1995-1996