Александр Бородыня: Зона поражения

— Выпьешь, Финик?

Молодой схватил протянутую бутылку и сделал жадный глоток. Он весь дрожал. Татьяна прикинула. Лет двадцать — двадцать пять ему, никак не больше. И кличка какая-то странная, не русская. Мальчишка совсем, дурак сопливый.

— Давай, Финик! — сказал темнолицый зек.

Зек вернул бутылку, поддернул костюмные брюки и вдруг вытащил нож. Свет лампы масляной струйкой изогнулся на тонком лезвии.

— Володя? — Она вопросительно посмотрела на водителя.

— Не!.. — сказал молодой и покосился, ища поддержки у темнолицего. — Володя уже ушел!

Он махнул ножом, показывая на приоткрытую дверь. Водитель опять поправил свое кашне, хотел что-то сказать, но не смог. Он взял Татьяну за руку, ладонь у него оказалась узкая, неожиданно теплая, потянул так, что женщина сразу поднялась из кресла.

— Ты, падла! Я сказал, ушел!

Старый зек сделал еще один глоток и широко улыбнулся. Ему доставляло удовольствие наблюдать за ее страхом.

Водитель повернулся и слегка подтолкнул женщину к двери.

Но выйти она, конечно, не смогла. Взмахнув руками, шофер полетел на пол. Подсечку сделал тот зек, что сидел в кресле. Играя ножом, молодой уголовник по кличке Финик также заулыбался во весь рот. Несколько секунд водитель лежал совершенно неподвижно, потом тихонечко ко захрипел. Руки его напряглись, но, похоже, сил в этих руках не было. При падении шарф на горле сбился, и теперь съехал на ковер коричневой пушистой волной. Татьяна вскрикнула. Из тонкого желтого горла шофера торчала короткая стеклянная трубка.

— Ну, ты, падаль!

Сделав шаг, молодой зек ударил водителя ногой в бок. На этот раз тот даже не крикнул. По горлу прошла судорога, и из стеклянной трубки раздался только странный свист. Он посмотрел на Татьяну. В глазах было столько боли, что женщина не выдержала взгляда.

— Володя!.. — всхлипнула она. — Володя!..

— Замочить его?

— Нет, нельзя! Держи…

Бутылка опять перешла из рук в руки. Финик сделал еще один большой глоток из горлышка и смачно рыгнул. Закусил ананасом. Водитель так и не поднялся на ноги. Получив еще один удар в бок, он медленно на четвереньках выполз из квартиры. Скрипнули металлические перила, когда, ухватившись за них, он приподнялся и пошел по лестнице.

— Зачем вы его? — спросила Татьяна. — Чего вы от меня хотите?

— Любви… — вдруг пропел сидящий в кресле темнолицый уголовник. — Любви большой и неподкупной… — И повторил с проникновенным пафосом: — Нежности. Взаимности в высоком чувстве. Ты пойми, телка, душу!.. — В интонациях его появилась даже какая-то искренность. — Я два года живую бабу не видел.

— Голова, а ты и мертвую не видел! — хохотнул Финик и добавил, обращаясь к Татьяне: — Колись, сука! Где контейнер? — Играя ножом, он повернулся к женщине. Губы Финика были мокрыми от водки и слюны. — Колись!

Перила на лестнице еще поскрипывали. Покалеченный водитель медленно сползал вниз. Татьяна замерла. Зек по кличке Финик надвигался на нее, чуть приседая, раскинув тощие руки. Жрал глазами.

— Голова, я больше не могу! — сказал он. — Голова, мне невтерпеж уже! Пиписька болит! — Он дернул головой как при судороге. — Я ее прирежу! Прирежу сейчас! — Он почти завизжал. — Не могу удержаться!

— Кончай базар! — обрезал темнолицый рецидивист. Он так и сидел, развалившись в кресле. — Врубись, шмара, — сказал он. — Мне очень хочется знать, где спрятан контейнер.

«Голова! — как-то отстраненно подумала Татьяна. — Кличка Голова. Нужно запомнить… Зачем? Наверное, у него фамилия Голованов или Головачев. А может быть, и нет. О чем я думаю?! Какая мне разница, кличка или фамилия».

— Я не знаю!.. — сказала она без интонации. — Я уже сказала… Я не знаю!

Короткий хлесткий удар в лицо. Она даже не поняла, как он это сделал. Все спуталось в голове. Вкус собственной крови и невыносимая боль. Молодой уголовник развернул женщину, толкнул вперед. У него были, казалось, ледяные железные пальцы. Татьяна задохнулась от крика. Зек ударил ее кулаком по спине и сразу же об стол грудью. Одним движением разодрал юбку.

— Голова, давай ты! — прохрипел он.

— Давай сам!

Перед глазами Татьяны оказалась керосиновая лампа — черно-желтое грязное пятно света, а дальше черная драпировка на окне, поблескивающие шляпки обойных гвоздей. Она будто выпала куда-то. Провалилась, перестала чувствовать боль. Ею овладело какое-то отупение. Будто насиловали кого-то другого. Раскачивался перед самым лицом горячий круг лампы. Парнишка хрипел, он толкал ее сзади, и от этих судорожных рывков внизу живота у женщины быстро скапливался огонь.