Уоррен Мерфи - Исцеление смертью

Вот так атакует и Лития Форрестер, – мелькнуло в уме Римо. – Почему и женщины, и мужчины используют секс как оружие? Забавно, что он подумал об этом только сейчас.

Лития села в кожаное кресло напротив Римо и начала задавать вопросы, как умела делать лишь доктор Форрестер:

– Если бы кто-нибудь, когда вы стоите в длинной очереди за билетами в кино, попытался встать перед вами, что бы вы сделали?

– Я сказал бы ему, что все стоят в очереди и что он – не исключение.

– А если он все-таки откажется уйти?

– Ну и что? Какое значение может иметь один человек? Честно говоря, я, наверное, даже не стал бы с ним говорить.

– Вы когда-нибудь убивали людей, мистер Дональдсон?

– О да, конечно, доктор. Трудно даже вспомнить сколько.

– Во Вьетнаме?

– И во Вьетнаме тоже.

– А что если я скажу, что мы проверяли ваше досье, мистер Дональдсон, и не нашли буквально ничего? Вы, вероятно, знаете, что учреждения нашего типа большей частью связаны с правительственными кругами, поэтому каждый новый пациент тщательно проверяется. Похоже, о вас нигде ничего нет. Даже отпечатки пальцев отсутствуют.

– Что вы говорите, доктор? Просто удивительно!

– Мистер Дональдсон, вы прибыли сюда и зарегистрировались как профессиональный игрок в гольф, – продолжала доктор Форрестер. – Однако в среде профессионалов вас никто не знает, в списках профессиональных игроков имя Римо Дональдсона не значится. Вы упомянули о Вьетнаме, но военные не располагают никакими данными о вас и вашей деятельности. Согласитесь, что это, мягко говоря, странно. Итак, кто же вы на самом деле, мистер Дональдсон?

Вот и настало время представиться друг другу, – усмехнулся Римо, а вслух сказал:

– Я тот человек, который собирается убить вас, доктор Лития Форрестер.

Он с интересом наблюдал за ее реакцией, но Лития Форрестер ничем не выдала себя.

– О-о, вот и агрессия! – только и сказала она. – Проявилась впервые. Хорошо. Я думаю, ваша проблема заключается в боязни собственной агрессивности. Нежелание признать собственную враждебность. Подумайте об этом, мистер Дональдсон. Почему вы хотели убить меня? – спросила она спокойно и как бы между прочим.

– А кто сказал, что я хотел убить вас? Я только собираюсь, – ответил Римо, поняв, что спокойный вопрос доктора Литии Форрестер – лучшее из всех возможных свидетельств не в ее пользу.

– Вы хотите сказать, что не станете убивать меня?

– Не сейчас. Откровенно говоря, убитая вы напоминали бы окровавленную Богоматерь. Но мне придется убить вас.

– Почему?

– Потому что вы, вероятно, должны умереть.

– Но почему?

– Вы в числе намеченных к уничтожению.

– Вот оно что! А кто решает, кого убивать, а кого нет?

– Обычно я сам.

– Как вы относитесь к тем, кто вами приговорен к смерти?

– А что чувствуете вы по отношению к своим пациентам, доктор?

– У меня к ним нет чувства ненависти, мистер Дональдсон.

– И я редко ненавижу тех, кого решал убить.

– Сколько человек вы убили, мистер Дональдсон?

– Сколько мужчин вы завлекли в свою постель, доктор?

– Значит, вы связываете это с сексом? – подняла брови доктор Форрестер.

– Нет!

– Что вы чувствуете в тот момент, когда убиваете человека?

– Профессиональный интерес к эффективности приемов. Потом стараюсь восстановить в деталях, как, допустим, нанесен удар левой, полностью выпрямленной или нет.

– И никаких эмоций?

– Конечно, никаких. Убиваю-то я, а не меня. Большая разница, – рассмеялся Римо, довольный своей шуткой. Но оценить ее было некому, и его веселье быстро развеялось.

– И никаких эмоций… – повторила доктор Форрестер медленно. – А почему вы убиваете людей?

– Это моя работа. Точнее, профессия. Говорят, хорошо получается. Может быть, в этом мое призвание.

– А как у вас с сексом? – задала она вопрос на другую тему.

– Нормально.

– Как вы относитесь к родителям?

– Я не помню своих родителей. Воспитывали меня монахини в сиротском приюте. У меня к ним не было особой привязанности. Монахини как монахини, делали что могли.

– Понимаю. Значит, у вас не осталось воспоминаний, связанных с мужским началом. Расскажите, каким вы представляете себе идеального мужчину? Ложитесь, если хотите, на спину, закройте глаза и фантазируйте, лепите образ совершенного мужчины. Создавайте его для меня.

Римо согласно кивнул головой, улегся поудобнее на диване и для полного комфорта сбросил мягкие кожаные туфли.

– Идеальный мужчина, – начал он, – это тот, у которого внутри мир и покой, связанные с высшими силами. Идеальный мужчина не ищет опасности, но и не бежит от нее, спокойно идет ей навстречу. Для него смерть – естественное продолжение жизни, он озабочен тем, как умереть, а не когда. Для меня идеальный мужчина – это тот, кто способен часами тихо сидеть, положив свои мирно отдыхающие тонкие длинные пальцы поверх одежд. Он должен в совершенстве владеть каким-нибудь ремеслом и делать свое дело настолько хорошо, насколько это в человеческих силах. Я считаю совершенным такого мужчину, который становится учителем того, кого он полюбит…