Уоррен Мерфи - Китайская головоломка

– Вы изменились, Рикардо.

– Очень на это надеюсь, мадам. Людям свойственно взрослеть, если только их не вдарит по башке какое-нибудь массовое движение или иная форма коллективного сумасшествия. Из ваших слов я заключаю, что вы меня знали и раньше?

– Вы меня не помните? – впервые за все время в ее голосе появилось что-то человеческое.

– Нет, не помню.

– Вы не помните осаду Алькасара?

– Это я помню.

– Вы не помните сражение при Теруэле?

– И это я помню.

– И вы не помните меня?

– Нет, не помню.

– Мария Делубье.

Бокал с вином вдребезги разбился о каменный пол террасы. Гернер побледнел.

– Мария? – едва выговорил он. – Ты?

– Да.

– Милая, нежная Мария. Не может быть,

Он еще раз посмотрел на суровое осунувшееся лицо с преждевременно состарившимися глазами, но и на этот раз не смог разглядеть в нем черты Марии, юной женщины, которая верила и любила, которая каждое утро радостно встречала солнце, и была готова так же радостно встретить открывающийся перед нею мир.

– Да, это я, – сказала старуха.

– Это невозможно, – не мог прийти в себя Гернер. – Неужели время так безжалостно, что уничтожает все, не оставив и следа?

– Когда посвящаешь свою жизнь великому делу, все прочее уходит.

– Нет. Только в том случае, когда посвящаешь свою жизнь такому делу, которое убивает в человеке все живое. – Рикардо де Эстрана-и-Монтальдо-и-Рис-Гернер мягко положил руку женщине на плечо, его пальцы наткнулись на острые кости под тонким слоем грубой ткани.

– Пойдем, – сказал он. – Позавтракаем. И поговорим.

– Ты сделаешь это для нас, Рикардо? Это очень важно.

– Поговорим, Мария. Нам есть о чем поговорить.

Мария неохотно согласилась, и за утренней трапезой, состоявшей из фруктов, вина и сыра, она отвечала на вопросы о том, куда она поехала, и что она делала после того, как та тюрьма рухнула, или после того, как эта революция победила, или после того, как агитация тут прошла успешно, а там – провалилась.

И Гернер понял, куда исчезла Мария, оставив вместо себя эту сушеную старуху. Мария являла собой классический тип революционера, она была настолько увлечена идеями народных масс, силовых структур и политической борьбы, что забыла о людях. Люди стали для нее предметами. Со знаком плюс – коммунисты, со знаком минус – все остальные.

И тогда ей становилось легко сваливать в одну кучу нацистов, монархистов, демократов, республиканцев, капиталистов. Все они были для нее на одно лицо. Они была «наши» и «не наши». Он также узнал, что она никогда не оставалась подолгу в тех странах, где ее революционная деятельность шла успешно и приносила плоды. Те, кто больше всех мечтает о земле обетованной, больше других боится пересечь ее пределы.

Мария немного оттаяла, когда пригубила вино.

– А как жил ты, Рикардито?

– У меня есть мой виноград, мое поместье, моя земля.

– Человек не может владеть землей.

– Я владею этой землей точно так же, как любой человек чем-то владеет. Я изменил эту землю, и эти перемены – мои. Красоту земле дала природа. А все, что я могу к этому прибавить, легко обходится без помощи революционного комитета.

– И ты забросил свое искусство?

– Нет, я пользуюсь им, но совсем по-иному. Теперь я созидаю.

– Когда ты с нами расстался, ты ведь работал и на других, так?

– Да, время от времени.

– Против революции?

– Разумеется.

– Как ты мог?

– Мария, я сражался на стороне антифашистов по той же причине, по которой многие сражались на стороне фашистов – просто в то время это была единственная война.

– Но ты ведь верил в наши идеалы, Я знаю, что ты верил.

– Да, дорогая, я верил, потому что был молод. А потом я повзрослел.

– Тогда я надеюсь, что никогда не стану взрослой.

– Ты стала старой, а взрослой так и не была.

– Это жестоко с твоей стороны. Впрочем, я должна была ожидать чего-то подобного от человека, который закопал свою жизнь в склон холма, вместо того, чтобы посвятить ее человечеству.

Гернер откинул назад свою львиную гриву и расхохотался:

– Надо же! Ну, это уж слишком. Ты просишь меня, чтобы я убил человека за семьдесят тысяч долларов, и называешь это служением человечеству.

– Так оно и есть. Это контрреволюционная сила, и нам до сих пор не удается с ней справиться.

– А тебе не показалось странным, что твои друзья подослали тебя именно ко мне?

– У тебя есть репутация. Во всяком случае, была.

– Но почему сейчас?

Старая женщина взяла бокал своими шершавыми красными руками, согревая вино ладонями, как делала в те времена, когда она сама была юной, нежной и прекрасной, а вино – гораздо хуже.