Андрей Уланов - Найденный мир

Он вздохнул.

– А вот когда нас вынесло на скалы… тут мы один за другим начали верить этим дурам.

– Почему? – спросил Мушкетов, когда пауза затянулась.

– Она не ошибалась, – пояснил Рэндольф, заворошившись под одеялом. – Виски бы глоток… но ваш доктор запрещает. Поначалу-то мы ничего не замечали. Но когда капитана достала проклятая птица и мы, будто крысы, забились в щель среди прибрежных скал…

Из сбивчивого рассказа американца, постоянно соскальзывавшего в разговоре на какие-то посторонние воспоминания, геолог уловил одно: кличку – или титул «ведьмы» – филиппинка Тала заработала кровью. Чужой кровью. Потому что те, кто не следовал ее предупреждениям, умирали.

– Этипроклятыептицы… Поэртена звал их «экек», птицы-люди. Или «ханту» – бесы. Ханту сводят людей с ума, прежде чем убить. Пожирают души. Назовите меня скверным христианином, если хотите, но я видел, как матросы, которые не боялись ни Бога, ни черта, ни большой волны, бледнели и принимались молиться, заслышав крик птицы-демона. Они красиво кричат. Словно поют.

Филиппинская ведьма неким странным чутьем предсказывала поведение хищников. Кое-кто – Поертена в их числе – божился, будто она понимает язык лесных бесов, или что там сходит у них за наречие. Рэндольф не верил в птичий язык, но твари, несомненно, каким-то образом общались между собой. И Тале удавалось вклиниться в их общение: уловить смысл поданных сигналов, а порой – изобразить пронзительный щебет так убедительно, что тварей это сбивало с толку.

За проведенные в Геенне месяцы это умение не раз спасало выживших. Казалось естественным, учитывая человеческую природу, что друзей это филиппинке не добавило. Поэртена в разговоре со старпомом несколько раз упоминал, что с удовольствием отдал бы ведьму на растерзание «ее любимым бесам», если бы не боялся, что твари отомстят. Лагерь пережил одну осаду; вторая оказалась бы роковой.

Были у ведьмы и другие таланты. Она лучше всех остальных женщин ставила силки на мелкую дичь – колючих ящериц и странных, уродливых крыс. А однажды, перебудив вскоре после заката весь лагерь, заставила всех выйти из ущелья – незадолго до того, как встряхнулась и проворчала что-то беспокойная земля. К счастью, сотрясение не обрушило убежища команды «Фальконета», но после того случая даже самые болтливые борцы с нечистью прикусили языки. Мало ли что за несчастье сможет предсказать асванг Тала в следующий раз. Даже если кое-кто и нашептывал вполголоса, что ведьма не предугадывает беды, а притягивает их.

Рэндольф прервался внезапно: просто заснул на полуслове, нелепо запрокинув голову. Мушкетов несколько минут смотрел на американца, потом уложил спящего поудобнее и вышел из лазарета.

Тала стояла в одиночестве на том же месте, где геолог встретил ее несколькими часами раньше. Можно было подумать, что она не покидала палубы.

– Мисс Тала… – неловко начал молодой человек и запнулся, вспомнив, что даже не спросил у старпома, как ее фамилия. Уж, наверное, тот за месяцы невольного заключения в Геенне накрепко затвердил имена всех выживших. – Я говорил с мистером Рэндольфом…

– Кэп Рэндольп не верит в панку-кулам . – Филиппинка усмехнулась одними уголками губ. – Американцам не положено верить в колдовство.

– Он сказал, что вы много знаете о злых птицах. Которых Поертена зовет «экек».

– Не «знаю», – поправила Тала. – Чую.

– Расскажите мне о них, – попросил Мушкетов. – Мне надо знать.

– Мне кажется, – проговорил Никольский с сомнением, – или они притащили с собой пулемет?

Обручев прищурился.

– Не кажется. В некотором смысле это… подтверждает вчерашний рассказ капитана Нергера. С местной фауной господа германцы определенно знакомы.

– Вряд ли пулеметом можно остановить стимфалид, – усомнился зоолог. – Они, по вашему рассказу, слишком быстрые.

Обручев пожал плечами.

– Если выпустить достаточно пуль, хоть одна да найдет цель, – ответил он. – Англичане в Трансваале очень наглядно это доказали. Как там ваше подопечное?

– Катя? Катя изволит жрать, – сообщил Никольский. – Поразительно прожорливая скотина. Впрочем, при ее размерах…

Геолог подавился воздухом.

– Почему Катя?

– Потому что весьма напоминает мифического катоблепа. Так я ее и назвал.

– Вам не кажется, Александр Михайлович, что мы злоупотребляем мифологией? – спросил Обручев рассеянно. – Стимфалиды, катоблепасы…

Никольский пожал плечами.