Андрей Уланов - Найденный мир

Обручев глянул на него кисло.

– Вы, Дмитрий, слишком много общались с господами офицерами в последнее время. Британцы – цивилизованная нация. Но… вынужден признать, что в ваших опасениях есть здравое зерно.

– Это, – поправил Мушкетов, – не мои опасения, а капитанские. Тем не…

Его прервал Горшенин, заглянув в палатку. На лице боцманмата застыло странное, стеснительное выражение.

– Ваше благородие, тут вот какое дело… Помочь бы надо.

– Говорите уж прямо, Павел Евграфович, – промолвил Никольский, отрываясь от блокнота. – Что случилось?

– Дохтур просят подойти, – пояснил боцманмат уклончиво. – К их благородию.

«Благородием» числился лейтенант Злобин. Из офицеров «Манджура» на берег вместе с капитаном сошли еще доктор Билич и второй артиллерийский офицер мичман Шульц, но последнему здоровье позволяло повторять подвиг Злобина: бороться со стимфалидами врукопашную.

– Что за притча? – проворчал Обручев, поднимаясь на ноги вместе с товарищем.

– Должно быть, по медицинской части, – предположил зоолог. – Странно, однако, что доктору понадобилась помощь… тем более – именно сейчас. Лейтенант уже почти поправился, хотя эти шрамы…

Он невольно вздрогнул.

В лазаретной палатке было тесно. Над единственной занятой койкой склонились доктор и лейтенант Злобин.

– А вот и вы, господа ученые! – Билич разогнул спину, приглушенно охнув. – Без вас не справиться. Вы, случаем, не подскажете, чем может отравиться в здешних краях человек?

Лежавший на койке матрос еле слышно постанывал, свернувшись клубком под грязным одеялом. От него исходила кислая поносная вонь.

– Отравиться? – переспросил Никольский. – Да вы, доктор, шутник. Кто же станет невесть что в рот тащить?

– Знаете, у нас народ такой – что в голову взбредет, с тем и похоронят, – отмахнулся Билич. – Я бы и спрашивать не стал, но мы с Николаем Егоровичем уже головы сломали, с чем таким слег наш матрос. Верней, почему только он один и слег. Была бы вода дрянная или консервы – так нет!

Злобин ловко прижал пальцами сизое запястье больного.

– Совсем плох, – пробормотал он. – До рассвета бы дотянуть.

– А что с ним? – растерянно поинтересовался Мушкетов.

Билич махнул рукой.

– Кровавый понос. Боли в животе. Рвота эпизодически. И все сопутствующее: вялость, частый слабый пульс, все признаки кровопотери… Ничего фантастического, но развитие болезни ураганно быстрое и совершенно необъяснимое. Можно ожидать, чтобы слегла с дизентерией добрая половина экспедиции, но один и только один больной? Очень странно.

– Что говорить этот человек? – послышалось у Обручева за плечом.

Геолог обернулся. Каким-то образом Тале удалось просочиться в лазарет так, что ее никто и не заметил, покуда филиппинка не подала голос.

– Может, вы подскажете, сударыня? – без особой надежды спросил он по-английски. – В вашем лагере не случалось такого?

Он коротко пересказал картину, описанную доктором Биличем.

Азиатка решительно отодвинула Никольского и, шагнув к койке, сдернула одеяло с больного. Тот застонал, задрожав, но не пошевелился. Сквозь тряпки, которыми обернуты были его бедра, сочилась буроватая склизкая жижица.

– Да, – ответила Тала уверенно. – Знать такую болезнь. От дурной вода. Надо пить вонючий вода, из горячие родники. Иначе плохо.

– Наливайко ходил за водой с утра, – выслушав перевод, проговорил Злобин хмуро. – С Гармашом.

– Нахлебался небось озерной! – вспылил Горшенин. – Хотя настрого запретили. Все жаловался, что родник чертями жареными пахнет. В холодную бы его… да какое теперь. Оклемался бы уж.

– Сударыня, а что сталось с вашими больными? – спросил Никольский с интересом, глядя на филиппинку сверху вниз.

Тала запрокинула голову, чтобы ответить:

– Кидлат умереть. Джо-Джо умереть. Ким Ын, корейская сука… – Азиатка сморщилась, будто собираясь плюнуть, но, видно, вспомнила, что белые люди не одобрят, – долго болеть, стать бледный, совсем плохой. Потом умереть от ваквак. Острые зубы, ядовитые: бить с налету. Кто сильный – два дня болеть от яда. Ким Ын слабый, умереть под вечер. Рауль болеть, жаловаться, потом снова сильный стать. – Она прикусила губу, собираясь с мыслями. – Четыре болеть. Два умереть. Половина.

– Дивный прогноз, – пробормотал Билич, когда Мушкетов пересказал печальную историю по-русски. – Даже не буду спрашивать, чем больных лечили: во-первых, ни врача, ни лекарств не было, а во-вторых, я совершенно не представляю, что можно сделать, кроме как дать несчастному опия. Тот, помимо снотворного и обезболивающего действия, отчасти парализует мускулатуру кишечника и облегчит мучительные спазмы. В остальном же придется положиться на волю провидения.