На столе у Руби зазвонил интерком. Она подняла трубку и приложила ее к уху. Затем она кивнула Римо и Чиуну:
– Доктор Смит вызывает вас.
– Пусть подождет, – сказал Чиун. – У нас важный разговор.
– Чиун, он пытается остановить третью мировую войну, – проговорил Римо. – Это тоже важно.
Мановением руки Чиун отстранил опасность третьей мировой войны.
– Я даю тебе тысячу крюгеррандов, – произнес он, – и ты родишь мне от него здорового мальчика.
– Черт возьми, Чиун, это же почти сто шестьдесят тысяч долларов! – сказал Римо.
– Сегодня утром уже сто семьдесят одна тысяча, – сказала Руби.
Римо уставился на нее.
– За такие деньги ты можешь купить себе приплод целого города, – сказал он Чиуну.
– Я знаю, что мне нужно, – сказал Чиун. – Так мы договорились? – потребовал он ответа у Руби.
– Мне надо подумать, – сказала та. – Я не хочу продешевить.
Смит сидел у себя в кабинете и барабанил пальцами по столу. Когда Римо с Чиуном вошли, он сказал:
– Я говорил с полковником Карбенко. Сегодня днем в четыре пятнадцать русский премьер прибывает в аэропорт Даллес в Вашингтоне.
– Очень хорошо, – произнес Чиун. – Его смерть, император, послужит уроком для того, кто осмелится смеяться над великой страной Конституции.
– Нет, нет, нет! – покачал головой Смит.
Ища поддержки, он обернулся к Римо. Римо смотрел в окно.
– Вы должны сделать так, чтобы с ним здесь ничего не случилось, – сказал Смит. – Пока не выяснится, кто этот неизвестный убийца.
– Ладно, сделаем, – сказал Римо.
– Конечно, о всемогущий император, – сказал Чиун. – Друзья наших друзей – наши друзья.
– Карбенко встречает его в аэропорту, – сообщил Смит.
– Он знает, что мы приедем? – спросил Римо.
– Не совсем.
– Как это не совсем? – удивился Римо.
– Он и слышать ничего не хочет о помощи с нашей стороны. Он хочет все сделать сам.
– Очень мудро, – сказал Чиун.
– Он рискует потерять премьера, – заметил Смит. – Но для него это дело чести.
– Очень глупо, – сказал Чиун.
– Ладно, мы приглядим за премьером, – сказал Римо. – Это все?
Смит быстро взглянул на него, затем неторопливо повернулся к окну, выходящему на залив Лонг-Айленд.
– На сегодня все.
Римо уже слышал прежде это «на сегодня». Он мрачно посмотрел на Смита, продолжающего разглядывать залив.
Когда они покидали Фолкрофт, Чиун сказал Римо:
– Я ничего не понимаю. Россия ведь враг вашей страны, правильно?
– Да.
– Тогда зачем нам спасать предводителя русских? Почему бы не убить его и не возвести на его престол нашего человека?
– Чиун, – проникновенно сказал Римо. – Кто знает?
* * *
Адмирал Уингэйт Стэнтингтон вышагивал по периметру своего кабинета, и пощелкивание шагомера у бедра рождало в нем чувство довольства жизнью. Впервые с тех пор, как его вынесли из кабинета в мешке для мусора, он чувствовал себя вполне сносно.
Не то, чтобы он забыл об этом. Забыть было невозможно, и он поклялся, что расквитается с ними: и с темноглазым американцем, и со старым азиатом, и с чернокожей, устроившей все это, и с его собственной секретаршей, позволившей этому произойти.
В свое время он им покажет.
В прежние дни это, вероятно, было проще: надо было только отдать приказ ударной команде из ЦРУ. Выполнив задание, они пропадали из страны, принимались за работу в каком-нибудь представительстве за рубежом, и на этом все кончалось.
Теперь все стало по-иному. Попробуйте найти человека, который возьмется за грязную работу, не испугавшись ареста и суда. Попробуйте найти кого-нибудь, кто сделает то, что нужно, и не сядет потом писать об этом книгу.
Когда придет время, адмирал сам напишет книгу. Тогда все узнают, что он о них думает, все без исключения!
Зазвонил телефон, и Стэнтингтон снял трубку. На проводе был президент, который сообщил, что днем прибывает премьер России.
– Но это невозможно, – сказал Стэнтингтон.
– Почему, Кэп? – спросил президент.
– Мы не успеем обеспечить его безопасность.
– Пусть это вас не заботит. Я предупреждаю вас только затем, чтобы вы потом не удивлялись.
Стэнтингтон нажал кнопку и включил записывающее устройство.
– Господин президент, я должен официально предупредить вас, что я целиком и полностью против этой опрометчивой и сопряженной с необоснованным риском идеи.
– Я принял ваше мнение к сведению, – холодно сказал президент и повесил трубку.
Все в порядке, подумал Стэнтингтон, разговор записан на пленку. Если дела будут плохи, – а похоже, что так и будет, – он сможет с чистой совестью и легким сердцем доложить любой комиссии Конгресса, что был против. Магнитофонная запись подтвердит это. Будь он проклят, если даст себя арестовать из-за чьей-то ошибки.
Читать дальше