— Верно, приятель, — поддержал его шофер. — В точности, как с моим. Слишком много о себе думает. Учился в школе, уже тогда входил в сборную штата по футболу. Я вкалывал, только чтобы он окончил школу. Ему за его спортивные успехи готовы были дать стипендию в колледже. И что же? Он оказался настолько ленивым, что даже школу не осилил. И вы думаете, он стал после этого искать работу? Да никогда в жизни? Он сказал, что ему нужно положение. Ему, видите ли, первая попавшаяся работа не годится.
— Меня не интересуют подробности личной жизни твоего оболтуса-сына, — заявил Чиун.
— Да, положение! — Шофер не расслышал ни слова из замечания Чиуна. — Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? Ему не нужна работа — ему нужно положение!
— Я придумал подходящее для тебя положение, — сказал Чиун. — Лежа на животе. Лицом в грязь. И молча.
Римо вернулся в машину.
— Ну что? — спросил Чиун.
— Что «ну что»?
— Когда отходит корабль?
— Боюсь, еще не скоро, — сказал Римо и назвал шоферу адрес на Юнион-стрит.
Чиун скрестил руки на груди. Джоулин посмотрела на него, потом — на Римо.
Римо сказал:
— Ничего не поделаешь, папочка. Дело есть дело. Дело всегда на первом месте.
Джоулин посмотрела на Чиуна.
— Дело не должно заслонять собой выполнение обещаний, — произнес Чиун.
— Сначала надо закончить всю эту историю, — сказал Римо.
Джоулин вертела головой от Римо к Чиуну, словно следя за мячиком для пинг-понга.
— Но что такое обещание белого человека? — спросил Чиун, обращаясь к себе самому. — Ничто, — ответил он сам себе. — Ничто, данное ничем, означающее ничто и стоящее ничто. Римо, ты — ничто. И Смит тоже — ничто.
— Правильно, папочка, — поддакнул Римо. — И не забудь добавить про расистов.
— Да, и вы оба расисты. Я такого в жизни не встречал: невыполненные обещания, неблагодарность... Вы никогда бы не позволили себе ничего такого в отношении человека с кожей такой же бледной, как у вареной рыбы или у вас самих.
— Верно, — согласился Римо. — Мы расисты с головы до ног — и я, и Смитти.
— Правильно.
— И нашим словам нельзя доверять.
— Это тоже правильно.
Римо обратился к Джоулин:
— А ты знаешь, что он обучил меня всему, что я знаю.
— Да, — кивнула Джоулин. — Он мне сказал.
— А, уже успел.
— И, кстати, он прав, — сказала Джоулин.
— В чем?
— Ты расист.
— С чего ты взяла? — удивился Римо.
— Все это знают. Все американцы расисты.
— Верно, девочка, — удовлетворенно заметил Чиун. — Расизм — это самооборона людей, которые ощущают свою неполноценность.
В Сан-Франциско, на тихой улочке — ответвлении Юнион-стрит, разношерстные и разномастные хиппи вразнос торговали всякими разностями. Ювелирные изделия, раскрашенные ракушки и камни, кожаные ремни заполняли маленькие лотки и лавчонки по обеим сторонам улицы.
Торговля в целом шла плохо, но торговцев это, похоже, не беспокоило. Они с самым довольным видом грелись на солнце, курили марихуану и толковали меж собой, как будет здорово, когда победит революция и новое социалистическое правительство станет платить им за то, что они здесь сидят.
В конце улицы была посыпанная гравием площадка, окруженная высоким деревянным забором. По периметру площадки стояли лавчонки, и на одной из них развевалась листовка с портретом Шрилы Гупты Махеша Дора.
Джоулин грохнулась на колени и поцеловала стальной трос, к которому была прицеплена эта листовка.
— О, Всеблагой Владыка, — пропела она. — Я пересекла море, чтобы вновь узреть твое совершенство.
— Эй, ты! Какого черта ты дергаешь мой трос? — крикнул ей бородатый загорелый светловолосый парень. Он был без рубашки, в джинсах с грязной бахромой, в ухе — серебряная серьга. Парень торговал в лавчонке виноградным соком.
Из лавок, стоявших вдоль забора, выглянули люди, главным образом молодые женщины, и воззрились на Джоулин.
— Они плохо пахнут, — сказал Чиун Римо. Римо пожал плечами.
— Это и есть дети цветов? — спросил Чиун. Римо кивнул.
— Почему же они не пахнут цветами?
— Хороший запах — это составная часть общего заговора мирового империализма, — заявил Римо.
Чиун засопел.
— Впрочем, какая разница. Все белые пахнут странно.
Бородатый блондин тем временем пытался поставить Джоулин на ноги. Она же упорствовала в своем намерении стоять на коленях. Обеими руками она вцепилась в трос, который крепил шест, поддерживавший крышу лавчонки.
Читать дальше