Уоррен Мерфи - Священный ужас

Ну, и этому убийце Франция чем-то не приглянулась. Единственная его характеристика, сохранившаяся в роду Де Шефов, — это то, что он не был китайцем. Так вот, Франция ему не понравилась. И тогда король, который испытывал к нему глубочайшее уважение — а может быть, страх, пообещал заплатить огромную сумму, если этот азиат обучит некоторых из преданных королю дворян части того, что он умеет делать. По-видимому, этот азиат был очень хорош, просто великолепен.

— Мы считаем, что великолепны вы, — сказал Харроу, отсчитывая сто шестьдесят девять долларов — в казначейских билетах — и запихивая их в карман Ханту. Они уже отыграли на десятом треке и теперь возвращались в здание клуба.

— Да нет, куда мне до него. Я хочу сказать, мои способности — это ничто или почти ничто в сравнении с его. Ну, как бы то ни было, но ни один из дворян не смог ничему научиться, а потом этот азиат обнаружил, что помощник шеф-повара может, а король сказал, что простолюдин не имеет права убивать дворян, и для разрешения проблемы, как это принято во Франции, они придумали, будто один из его предков был незаконнорожденным сыном кого-то из знати, а значит, в его жилах текла дворянская кровь, и теперь, обучившись «этому» у азиата, он мог укокошить любого дворянина, какого укажет ему король. И с тех пор, как перед революцией Де Шефы приехали сюда, все они вроде как зарабатывали на жизнь именно таким способом. Пока дело не дошло до моей матери. Мама сказала: хватит, и заставила меня пообещать, что я никогда не стану использовать свой талант ради денег.

— Благородный порыв и благородное обещание, — сказал Долтон. — Но если что-то неправильно, неистинно, то это не может быть благородно, так?

— Пожалуй, так, — согласился Хант Выиграв 337 долларов 92 цента, он предложил заплатить за обед. Когда он выложил почти двести долларов за обед на троих у «Максима» и тем самым потратил большую часть своего выигрыша, Уинтроп Долтон сообщил ему, что он и так уже нарушил данное матери обещание.

— Но ведь все начиналось с тридцати трех центов! Я всегда играл на обед, иногда на выпивку или на пару баксов.

— Что ж, а теперь это — триста тридцать семь долларов и девяносто два цента.

— Я верну.

— Это не будет означать, что вы не нарушили обещания, и честно говоря, нам не нужны ваши деньги. Наблюдать вас в работе было истинным удовольствием.

— Колоссальным, — подтвердил Харроу. — Одно из пятнадцати самых незабываемых впечатлений в жизни.

— Вам неприятно, что вы нарушили обещание? — спросил Долтон.

— Да, — ответил Хант.

— Но все было нормально, пока вы не стали об этом задумываться. Когда вы нарушали обещание, не отдавая себе в этом отчета, все было прекрасно. Да или нет?

— Ну-у, да, — признался Хант.

— Вы себе друг или враг? — задал вопрос Харроу.

— Думаю, я себе друг.

— Тогда зачем же вы заставляете себя страдать?

— Я, э-э, я обещал.

— Правильно. И, храня верность данному вами обещанию, вы готовы обречь себя на голод, заставить себя жить в нищете — вы ведь разорены, и вообще причинить себе боль. Неужели вы и вправду думаете, что обязаны причинять себе боль?

— Ну-у, нет.

— Тогда зачем вы это делаете?

— Меня учили, что обещание есть обещание.

— Вас много чему учили. И меня тоже научили огромному множеству таких вещей, которые сделали меня жалким и несчастным и, честно говоря довольно противным человеком, — сказал Долтон.

— Вы можете уйти отсюда нищим, — добавил Харроу. — Вы можете возвратить нам долг. Вы можете даже считать, что должны нам за обед, и целый месяц отказывать себе в еде, чтобы расплатиться со мной, хотя мне эти деньги абсолютно не нужны. Вы станете от этого счастливее?

— Конечно, нет, — ответил Хант.

— Значит, это довольно глупо, так?

— Да, так.

Долтон по-хозяйски положил руку на плечо молодого человека.

— Скажи мне, сынок, неужели тебе ни капли не надоело быть глупым, причинять себе боль, превращать свою единственную жизнь в ад? Неужели не надоело?

— Кажется, надоело.

— Кажется? Ты не знаешь точно? — переспросил Долтон. — Ты что, глупый?

— Нет.

— Тогда перестань делать глупости, — произнес Долтон. — Мы просто пытаемся убедить тебя, что глупо умирать с голоду, пытаясь сохранить верность обещанию, которое уже нарушено.

— Я оставлю деньги себе, — сказал Хант.

— Понимаешь, сынок, тут есть кое-что еще. Мы хотим, чтобы ты был богат и счастлив. Ты поможешь нам сделать тебя богатым и счастливым?

— Поможешь? — подхватил В. Родефер Харроу Третий.