Уоррен Мерфи - У последней черты

Нет, сказал себе полковник Дитко и решительно встал. В этот раз я не сдамся!

Он шагал по дороге в Синанджу, и луна освещала его подтянутую фигуру.

В руке он сжимал пистолет ТТ. Это был самый трудный путь из всех, что ему приходилось проделать. Ибо чтобы войти в Синанджу, надо было преодолеть стену. Пускай невидимую.

Сэмми Ки лежал в хижине, куда его бросили вечером. Было темно. Сейчас он немного воспрянул духом. Какое-то время назад дверь оставалась открыта, чтобы селяне могли прийти и взглянуть на детоубийцу. Некоторые плевали на него. Другие не ленились войти и пинали его ногами до тех пор, пока он не начал харкать кровью.

Но хуже всего было появление той женщины. Она прямо кипела от ярости.

Это была молодая женщина, но лицо ее было в морщинах. Она осыпала Сэмми бранью. Плюнула в лицо. Вцепилась в него своими острыми когтями. Хорошо еще, ее успели оттащить, пока она не содрала с его лица всю кожу.

Сэмми догадался, что это была мать того мальчика, и ему опять стало тошно.

С наступлением ночи дверь закрыли на замок, оставив Сэмми наедине с его страхами. Руки у него действовали, но ноги отказали напрочь. Все тело ниже пояса совершенно потеряло чувствительность. Он пытался массировать ноги в тщетной попытке восстановить кровообращение и чувствительность нервных окончаний, но в результате у него только открылось недержание и он обмочился.

Отчаявшись, Сэмми подполз к видеокамере, которую швырнули в хижину как ненужное барахло, и положил ее под голову, используя резиновую рукоятку в качестве импровизированной подушки. Его одолевал сон.

Вот идиоты, подумал, засыпая, Сэмми: перед ними величайший журналист современности, а они обращаются со мной, как с дохлым котом. И тут его сморил сон.

Сэмми и сам не знал, отчего вдруг проснулся.

Дверь осторожно открылась. Лунный свет выхватил из темноты пару очков, отчего линзы стали казаться двумя кружками матового стекла.

Сэмми узнал стоявшую в дверях поджарую фигуру.

– Полковник, – выдохнул он.

– Тише! – зашипел Дитко. Он закрыл за собой дверь и присел. – Что произошло?

– Они меня застукали, – ответил Сэмми, задыхаясь от волнения. – Хотят убить! Вы должны помочь мне бежать.

– У тебя ничего не вышло?! – прохрипел Дитко.

– Нет, нет! Я все сделал! Вот. Снял целую пленку. Там все.

Полковник Дитко сгреб видеокамеру.

– Просмотрите через видоискатель, – с готовностью предложил Сэмми. – Сами увидите.

Дитко последовал совету. От нетерпения он сначала приложил видоискатель к правому глазу, потом в раздражении передвинул к здоровому левому.

Он просмотрел часть пленки без звука.

– Кто это? – спросил он.

– Это Мастер Синанджу. Он вернулся в селение. И привез с собой американского агента, которого обучил искусству Синанджу. Они сами обо этом рассказали. Они американские наемные убийцы. На пленке все это есть.

У полковника Дитко словно камень с плеч свалился.

– Значит, ты справился!

– Теперь вы помогите мне!

– Ну, идем. Надо убраться отсюда до рассвета!

– Вы должны мне помочь! У меня ноги не работают.

– А что с ними такое?

– Этот тип по имени Римо, американский ученик Мастера Синанджу, что-то такое сделал, что я больше не чувствую ног. Но вы ведь можете меня перенести!

Полковник Дитко вынул из видеокамеры отснятую пленку.

– Я не могу нести и то и другое.

– Но не можете же вы меня здесь бросить! Они уготовили мне страшную смерть!

– Зато я буду милосерден. Ты ничего не почувствуешь.

С этими словами Дитко вложил пистолет в рот Сэмми и спустил курок.

Звук выстрела потонул в глубине гортани Сэмми Ки. Вместе с пулей.

Голова Сэмми жутко, словно в замедленной съемке, разлетелась на несколько частей, как расколовшийся арбуз.

Полковник Дитко вытер забрызганную кровью руку о рубаху Сэмми Ки.

– Прощай, Сэмми Ки, – сказал он. – Я буду вспоминать тебя, когда получу теплое и непыльное местечко в Москве.

И Виктор Дитко скользнул обратно в ночь. Он был уверен, что на этот раз преодолеет невидимую стену гораздо легче.

С первыми лучами холодного ноябрьского солнца к Чиуну явился хранитель Пульян.

– Пленный мертв, – доложил он.

– Страх гнева Синанджу сильнее желания жить, – мудро прокомментировал Чиун.

– У него не голова, а каша.

– Это мать, – предположил Чиун. – Ее нельзя винить за жажду мести.

– Да нет, камнем так голову не разбить, – стоял на своем Пульян.

– Тогда чем ты это объясняешь?