Стивен Кинг - Тело

При этих словах зубочистка перекочевала из одного уголка его рта в другой. Он, пыхтя, достал из-под прилавка бутылку содовой и открыл ее.

— Совершенно верно, сэр, вот только Денни…

— Я знаю. Печальная история, малыш. Как говорится в Библии, «и в расцвете лет помни, человек, что ты смертен». Вот так, малыш… Знаешь, у меня брат погиб в Корее. Тебе когда-нибудь говорили, как ты похож на Денни? Да-да, ну, просто копия брата…

— Да, сэр, говорили, — соврал я.

— Я ведь отлично помню, каким он классным был полузащитником. Вот это игрок, Бог ты мой! Ты тогда был слишком мал и вряд-ли что-то запомнил…

Он уставился поверх меня куда-то в пространство, словно перед его глазами возникло вдруг видение моего брата.

— Ну, почему же? Прекрасно помню. Эй, мистер Дассет…

— Что, малыш?

От нахлынувших воспоминаний глаза его затуманились, а зубочистка слегка вздрагивала во рту.

— Снимите руку с весов.

— Что-что? — В легком недоумении он уставился на тарелку весов, где, рядом с гамбургерами, покоились его пальцы-сардельки. — Ах, да… Извини, задумался о твоем брате, упокой, Господи, душу его. — Он убрал ладонь с весов, и стрелка тут же прыгнула вниз на добрых шесть унций. Пришлось-таки ему доложить еще гамбургеров. — Ну, хорошо, держи, — сказал он, протягивая мне пакет. — Посмотрим, что тут у нас получилось… Три фунта гамбургеров — доллар и сорок четыре цента, рулет — двадцать семь, четыре воды — сорок, плюс открывалка за два цента. Итого… Он пощелкал костяшками счетов, — два двадцать девять.

— Тринадцать, — возразил я.

Нахмурившись, он медленно поднял на меня глаза:

— Что ты сказал?

— Два тринадцать. Вы неправильно посчитали.

— Ты что, малыш…

— Вы неправильно считаете, — повторил я. — Сначала вы собирались меня обвесить, мистер Дассет, а теперь хотите обсчитать? У меня была мысль оставить вам несколько центов чаевых, однако, теперь я, наверное, от этого воздержусь.

Я выложил перед ним ровно два доллара и тринадцать центов мелочью. Он хмуро посмотрел на деньги, затем на меня. Лоб его пересекли глубокие морщины.

— Да ты в своем уме, молокосос?! — В тоне его звучала неприкрытая угроза. — Считаешь себя чересчур умным, да?

— Не чересчур, сэр, а в самый раз. И я вам не молокосос. Что бы сказала, интересно, ваша собственная мамочка, узнай она, что ее сыночек обсчитывает, как вы говорите, малышей?

Он чуть ли не в лицо швырнул мне пакет. Бутылки с «кокой» сердито зазвенели. Физиономия его побагровела, и он заорал:

— Вон из моего магазина, молокосос! Смотрите, какой умник нашелся! Сукин ты сын, не вздумай появиться у меня еще раз — вышвырну к чертовой матери, так и знай!

— Успокойтесь, не появлюсь, — парировал я, направляясь к двери. Жара за ней стояла несусветная. Солнце, хоть и давно перевалило полуденную отметку, продолжало палить нещадно. — И непременно прослежу за тем, чтобы ни один из моих друзей — а их у меня где-то с полсотни — никогда не сунул нос в вашу парашу.

— Ублюдок! — завопил Джордж Дассет. — Брат твой не был таким!

— Да пошел ты…

Указав точный адрес, я выскочил на улицу. Дверь за мной с пушечным выстрелом захлопнулась. Вдогонку я услышал:

— Ну, погоди, гаденыш, как только я тебя еще увижу, к чертовой матери башку оторву!

Не переставая хохотать, хоть, честно говоря, сердце у меня и колотилось, я добежал до ближайшего пригорка и только тогда перешел на шаг, поминутно оборачиваясь: черт его знает, вдруг он погнался за мной на машине, или еще что…

Он, однако, не стал гнаться, и очень скоро я добрался до ворот свалки. Сунув пакет за пазуху, я перелез через ограду, спрыгнул на другой стороне, и тут увидел то, что мне уж совершенно не понравилось: возле лачуги Майло Прессмана стоял его потрепанный «бьюик» 1956 года. Значит, Майло уже явился на работу, и если меня угораздит напороться на него, тогда пиши пропало. Пока что ни его, ни вселяющего ужас Чоппера нигде не было видно, к тому же конура монстра располагалась в дальнем конце свалки, и тем не менее я уже пожалел, что перелез через ограду — ведь мог же обойти свалку стороной. Как бы то ни было, лезть обратно теперь еще опаснее: Майло может запросто меня заметить и спустить свое чудовище с цепи.

В голове у меня слегка помутилось от страха. Стараясь выглядеть как можно невиннее — будто свалка и есть мой дом родной, — я не торопясь направился к той части изгороди, за которой виднелись железнодорожные рельсы.

Футах в пятидесяти от загородки, когда мне начало уже казаться, что на сей раз пронесло, я вдруг услышал крик Майло: