Патрисия Корнуэлл - Ферма трупов

— Это его машины? — спросил Уэсли, пока мы поднимались по бетонным ступенькам.

— Те, что на дорожке? Да, сэр, — ответил один из наших сопровождающих. — Вон там с угла, наверху, — комната, где его нашли.

Увидев лейтенанта Мота, появившегося в дверях, я не на шутку встревожилась. Он, совершенно очевидно, не последовал моему совету.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я его.

— Ничего, держусь. — Облегчение, которое принесло ему наше появление, было таким явным, что, по-моему, еще немного, и он бросился бы к нам с объятиями. Лицо его все еще оставалось серым, а пот, пропитавший воротник джинсовой рубашки, поблескивал на лбу и шее. Табачным перегаром от него так и несло.

Мы немного замешкались, стоя в прихожей, спиной к лестнице на второй этаж.

— Что уже сделано? — спросил Уэсли.

— Док Дженретт сделал фотографии, целую кучу отснял, но ни к чему там не притрагивался, как вы и сказали. Если хотите с ним переговорить, он на улице, болтает с ребятами из отделения.

— Машин вокруг полно, — заметил Уэсли, — а где же люди?

— Парочка парней на кухне. Еще один или двое ковыряются во дворе и в лесочке позади дома.

— Наверху они не были?

Мот глубоко вздохнул.

— Ну, врать не буду — поднимались они туда глянуть. Но ничего там не потревожили, уж это будьте спокойны. Близко только док подходил. — Лейтенант направился вверх по лестнице. — Макс… он… Ах ты, черт! — Остановившись, он оглянулся на нас. На глазах у него блестели слезы.

— Я пока толком таки не понял, как вы его нашли, — сказал Марино.

Пока Мот собирался с духом, мы добрались до второго этажа. Пол здесь устилал тот же темно-красный ковролин, что и внизу, стены были обшиты медового цвета сосновыми панелями, покрытыми густым слоем лака.

Мот прочистил горло.

— Вечером, часов около шести, я заглянул к нему узнать, как насчет того, чтобы составить мне компанию за ужином. Он не открыл, ну, я решил, что он в душе или вроде того, и вошел внутрь.

— Вы не замечали ничего, что могло бы свидетельствовать о его увлечении чем-то подобным? — как можно более тактично спросил Уэсли.

— Нет, сэр, — с чувством ответил Мот. — Даже и представить не мог. Прямо в голове не укладывается… Ну, я слыхал, что некоторые занимаются всякими такими штуками, но вот зачем — ума не приложу.

— Удавку во время мастурбации используют, чтобы сдавить сонную артерию, — объяснила я. — Это ограничивает приток крови и кислорода к мозгу, что якобы способствует усилению и продлению оргазма.

— Еще такую штуку называют «бесконечное кончанье», — с обычной своей деликатностью бросил Марино.

Дальше Мот с нами не пошел, и к освещенной комнате в конце коридора мы направились без него.

Спальня агента бюро расследований штата Макса Фергюсона была обставлена в сдержанном, совершенно мужском стиле: пара приземистых сосновых комодов и стойка с ружьями и дробовиками над письменным столом-бюро. Его пистолет, бумажник, удостоверение личности и упаковка презервативов лежали на тумбочке, рядом с кроватью, застеленной лоскутным одеялом. Костюм, в котором я видела Фергюсона в Квонтико, он аккуратно повесил на стул, носки и ботинки оставил рядом.

Между дверями в туалет и гардеробную, в нескольких дюймах от тела Фергюсона, накрытого цветастым вязаным покрывалом, стоял деревянный барный стул без спинки. Сверху свисал перерезанный нейлоновый шнур, прикрепленный к крюку в потолке. Я достала из медицинского чемоданчика перчатки и термометр. Когда я убрала покрывало, Марино тихонько выругался. Открывшаяся картина, похоже, была самым страшным кошмаром Фергюсона. Сомневаюсь, что смерть от пули страшила его хотя бы вполовину так же сильно.

Фергюсон лежал на спине, в черном лифчике четвертого размера, набитом носками, от которых слабо тянуло мускусом. Черные обтягивающие трусики из нейлона, которые он тоже нацепил перед смертью, были спущены к волосатым коленкам, а на обмякшем члене все еще болтался презерватив. Лежавшие рядом журналы выдавали его пристрастие к женщинам в садомазо-костюмах, с силиконовыми грудями и сосками величиной с блюдце.

Я осмотрела удавку, врезавшуюся в подложенное под нее полотенце, обмотанное вокруг шеи. Шнур, потертый и слегка распушившийся, разрезали непосредственно над восьмым витком умело завязанной висельной петли. Белки глаз Фергюсона были почти полностью прикрыты веками, язык вывалился наружу.

— Я правильно понимаю, что он занимался этим, сидя на стуле? — спросил Марино, смотря на кусок шнура под потолком.