Дэвид Моррелл: Последняя побудка

Потом ему рассказали, как увидели его: он сидел, обхватив парня руками, и повторял: “Я оказался никуда не годным. Никуда не годным, а кавалеристы скакали мимо и стреляли в солдат. А он сидел и плакал. Потом он осторожно опустил тело на землю, вытер слезы и стал смотреть на солдат; которые спускались с другой стороны холма.

Лицо его приняло жесткое выражение, он вскочил, как будто и не был ранен. Он схватил ружье, принялся палить по солдатам. Опустошил обойму, схватил другое ружье, тоже расстрелял все патроны. Потом поднял упавший пистолет, потом еще один, отчаянно ругаясь, пригнулся на лошади, пришпорил ее и поскакал в сторону солдат. Следом пустились другие кавалеристы, и если, когда они отступали, старик подумал, что никогда не видел такого исступления, в каком был парень, то теперь кавалеристы, следовавшие за ним, дивились ему самому. Говорят, он продвигался вперед, колотя ногами лошадь, пока не подскакал к солдатам почти вплотную, так, чтобы промахнуться было уже невозможно, выхватил один пистолет, прицелился, стал стрелять, патроны кончились, он выкинул пустую обойму, вставил новую и так все время целился, стрелял, пока у него не кончились все обоймы. Тогда он достал запасной пистолет и тоже расстрелял все патроны. Говорят, в тот день он уложил человек тридцать — проверить этого никто так и не смог, но все пришли к выводу, что убитых было больше тридцати. Когда майор услышал об этом, он пожалел, что его там не было, ему припомнилось, как старик когда-то штурмовал холм на Кубе.

Сейчас Календар скакал в пятидесяти ярдах — впереди других, стрелял в солдат, они падали, он был ранен в ногу, потом в руку, потом еще раз в плечо, и только последняя пуля возымела на него действие и свалила его. Он боком сполз с лошади и упал лицом в грязь; ему еще повезло, как считал майор, удар был таким сильным, что он потерял сознание и так и не успел ничего сообразить. Кавалеристы нагнали его, стреляя в приближавшихся солдат. Они соскочили с лошадей, уверенные, что он мертв. К счастью, он остался жив. А может, и к несчастью. Он был человеком сильным, решительным; может быть, ему и не следовало оставаться в живых после таких ран. Его отнесли в поселок, и врач только покачал головой. Но потом он сделал все, что мог, и, несмотря на четыре раны, Календар обманул смерть и остался жить. Все равно, он не сразу пришел в себя — только через трое суток, — он довольно долго лежал, смотрел в потолок и моргал. Он даже не пытался заговорить. Он пролежал так все время, пока кавалеристы были в осаде. Солдаты окружили их. Майор, который послал за помощью, вздохнул свободно к концу первого дня осады. Им на подмогу прислали отряд чернокожих кавалеристов, и майор, вне себя от радости, кричал, что готов расцеловать каждого. Чернокожий командир отряда, которого звали Янг, улыбнулся и сказал, что он может начать с него прямо сейчас.

Но и этого отряда оказалось недостаточно, не хватило и второго негритянского отряда, который появился немного позже. Только на четвертый день осады, когда полковник и майор привели в город новые войска, стало видно, что солдаты на холмах собираются уходить. Кавалеристы оставались там еще неделю. Потом, после приказа Першинга, они двинулись на север. Старик к тому времени был в полном сознании, спрашивал, что произошло, избегая упоминать Прентиса. Он видел, где похоронили парня, но не произнес ни слова. Потом его посадили в повозку и увезли на север вместе с отрядом. Они остановились на полпути в городе, где размещалась база Першинга. Там они и остались, по крайней мере, кавалеристы. Майору не хотелось признавать того, что со стариком все кончено. Его отправили на север, сначала в Колонию Дублан, а потом туда, где все началось, в Колумбус.

Он приехал туда в повозке и едва узнал город. Палатки тянулись во всех направлениях, там, где прежде была пустыня, стояли здания. Календар увидел новые корали и конюшни, новые бары, казармы и склады, несколько тысяч кавалеристов, по меньшей мере тысячу рабочих, вооруженных полицейских — головорезов, которые приглядывали за поведением рабочих. Более того, там была взлетная полоса, автомобильная яма, площадка для испытания авиационных двигателей, где громкое жужжание моторов раздавалось целыми днями. Говорят, он пробыл там довольно долго. По другим сведениям, старик покинул город очень быстро. Все сошлись на том, что, как только он смог ходить, он бродил по лагерю в поисках некогда знакомых мест. Кроме этого, никто ничего не мог сказать, разве что за небольшими исключениями.