Джонатан Мэйберри - Вирус

Только сейчас я начал понимать Черча. Как я стал бы действовать на его месте, зная о незавидных перспективах человечества? Насколько безжалостно?

— Кажется, ты уже ответил на этот вопрос, парень, — пробормотал я, подумав о пятерых мужчинах в той комнате.

Черч наверняка способен взорваться как вулкан. Вряд ли он такой бесчувственный. Думаю, он испытывает колоссальное напряжение, сдерживая свои эмоции. Если я собираюсь на него работать, мне придется выискивать не только в себе, но и в нем признаки взрывоопасного состояния. Впрочем, Черч и сам может оказаться чудовищем… просто играющим на нашей стороне. Бывают такие люди. Господи, да после Второй мировой войны наше собственное правительство взяло на работу целый отдел нацистских ученых. Лучше дьявол, которого ты знаешь. Хотя более уместно высказывание, сделанное Франклином Рузвельтом о Сомосе. Что-то вроде: «Он сукин сын, но это наш сукин сын».

Великолепно. Я собираюсь работать на монстра, чтобы бороться с другими монстрами. И во что превращусь я сам?

Выложенный плиткой пол уборной, кажется, слегка качнулся, когда я пошел к двери.

Эль-Муджахид.

Окрестности города Найаф, Ирак.

Пятью днями раньше

— Они приближаются, — произнес Абдул, лейтенант эль-Муджахида. — Два британских боевых вертолета. У нас есть четыре минуты.

— Отлично, — пробормотал Воин. Он в последний раз огляделся кругом, затем передал Абдулу тюк одежды. — Тут нет ничего ценного. Сожги все.

Полугусеничная машина, накренившись, замерла между двумя пустынными дорогами в тридцати шести километрах от Найафа. Дым все еще вырывался из-под гусениц. Пелена гари висела над трупами. Повсюду виднелись похожие на пыльные розы пятна крови, впитавшейся в песок. Два автомобиля горели — старый «Форд Фалькон» и китайский «Бен Бен», — оба с регистрационными номерами, которые выведут на след сторонников джихада. В целом картина была идеальной: сражение, приведшее к трагической победе. Бронетранспортер повредило заложенной на дороге бомбой, несколько британских солдат понесли тяжелые потери, храбро сражаясь с превосходящими силами противника, выскочившего из засады. Все враги убиты. Из семи британцев, ехавших в броневике, четверо мертвы — ужасно изувечены и сгорели, — а трое еще борются за жизнь.

— Иди, иди, иди, — прошептал эль-Муджахид, и его лейтенант растворился в норе, закрытой люком, поверх которого торчали колючие засохшие кусты.

Кругом все застыло неподвижно, единственным звуком, если не считать тарахтенья вертолетных двигателей, был жалобный стон раненых.

— Аллах акбар! — воскликнул Воин, затем попробовал большим пальцем острый край искореженной полоски металла, которую выбрал из кучи.

Он приставил острие железяки ко лбу, задержал дыхание, затем резко выдохнул и разрезал лицо наискось до подбородка. Вспыхнула острая боль, от которой выступили слезы, кровь хлынула из раны. Эль-Муджахид прикусил губу, чтобы не закричать. Ему казалось, что лицо раскалено добела.

Вертолеты были почти над головой. Застонав, он отшвырнул железку и повалился на обломки металла. К тому времени, как приземлился первый экипаж, Воин был полностью готов, его изуродованное лицо превратилось в красную блестящую маску, одежда тоже пропиталась кровью. Сердце бешено колотилось, и он чувствовал, как кровь вырывается из раны с каждым ударом.

Он закрыл глаза, а услышав топот ботинок, когда солдаты начали спрыгивать на землю, поднял окровавленную руку и издал захлебывающееся невнятное бульканье.

— Сюда! — услышал он чей-то голос, затем машина закачалась, когда англичане забрались внутрь. Его ощупали, отыскали пульс.

— Этот живой. Срочно врача!

Пальцы пошарили по его шее, отыскивая цепочку с личным знаком, вытянули ее наружу.

— Сержант Хендерсон, — прочитал кто-то вслух. — Сто третий бронетанковый.

— Уйдите с дороги, пропустите меня к нему, — раздался другой голос, эль-Муджахиду на лицо лег компресс, медики принялись за работу, спасая жизнь раненого соотечественника.

Воину потребовалось собрать все силы до последней унции, чтобы не улыбнуться.

Балтимор, Мэриленд.

Вторник, 30 июня, 14.51

Мы сидели вдвоем в кабинете Кортленд. Мебель еще не распаковали, поэтому я примостился на складном пластиковом стуле. Перед нами стояли бутылки с минералкой. Большое окно выходило на гавань. В свете послеполуденного солнца все казалось таким мирным, однако скрывающаяся за этой иллюзией действительность ошеломляла. Я отвернулся от окна и посмотрел на Кортленд.