Джонатан Мэйберри - Вирус

Все еще хмурясь, она потребовала:

— Расскажи мне!

— Прежде обещай, что согласишься с моим предложением. Мы действительно не можем допустить, чтобы это поколение патогена вышло наружу. Никогда. Ты ведь понимаешь, правда?

Она ничего не ответила.

— Ты понимаешь? — Он повторил вопрос снова, медленно, выделяя каждый слог.

— Да, да, я понимаю. Но ты иногда ведешь себя как старая баба, Себастьян.

— Радость моя… мы же хотим купить мир, а не похоронить его.

Амира посмотрела на него долгим взглядом, затем кивнула.

— Разумеется, — произнесла она. — Я только хотела, чтобы ты видел, чего мы можем достичь. Мы создали новый вид жизни, совершенно иной способ бытия. Нежизнь.

Он отошел на шаг, не сводя с нее глаз, у него на губах все еще играла восторженная улыбка.

Нежизнь.

«Боже всемогущий». И Голь застыл в потрясении.

— А теперь… расскажи мне, в чем твоя идея, — раздался ее голос, пробившийся сквозь туман его замешательства. — Как мы сможем использовать новый патоген в нашем деле?

Голь внезапно очнулся и постарался взять себя в руки. Она произнесла «дело», а не «программа». Не схема, не план. Дело. «Какой интересный выбор слова, любовь моя», — мысленно усмехнулся он.

И начал рассказывать, а сам наблюдал за ней, пока она слушала. Ее скулы подрагивали, зрачки расширились. То, что он увидел, многое ему объяснило. Наверное, даже слишком многое. Открытие одновременно восхитило и поразило его. Когда он договорил, ее прекрасное лицо засветилось, и Голю стало жутко.

Амира притянула его к себе и крепко обняла. Голь прижал ее к груди. Объятия людей, облаченных в костюмы суперзащиты, выглядели довольно комично. Но их самих это нисколько не смущало.

— Я люблю тебя, — шепнула она.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он. И сказал чистую правду.

«А когда все будет позади, я, наверное, скормлю тебя одному из твоих питомцев», — подумал он. И это тоже не было шуткой.

Балх, Афганистан.

Пятью днями раньше

Балх, некогда великий город, где родился персидский пророк Зороастр и куда в течение нескольких столетий стекались его почитатели, теперь лежал в развалинах, хотя в нем проживало около ста тысяч жителей. От былой славы осталась только память, обитатели убогих домишек разрывались между нищетой и отчаянием, и их беспросветное существование было расцвечено лишь редкими звуками музыки да смехом ребятишек, слишком маленьких, чтобы понимать, какое будущее ждет их здесь, на севере Афганистана.

К юго-востоку от города находилась деревушка Битар, прилепившаяся, словно орлиное гнездо, к острым пикам горного перевала. Туда вела одна-единственная дорога, которая змеилась вверх по крутому склону, а вторая, еще более извилистая, шла вниз с другой стороны. Даже выносливые и упрямые верблюды время от времени оступались, преодолевая трудный подъем. В Битаре жили восемьдесят шесть человек, по большей части родители, потерявшие сыновей, которые погибли, сражаясь за Талибан или против него, или же отправились работать на опиумные поля и так и не вернулись. Несколько детей учились в школе, и, чтобы попасть на уроки, им каждый день приходилось идти пешком семь миль. На всю деревню было тридцать верблюдов. Многие держали кур, довольно тощих из-за недостатка корма. Только местные козы отличались упитанностью, но они принадлежат к тому живучему виду, который довольствуется малым. Воду жители деревни брали из старого колодца, пропахшего мочой животных.

Экбалу исполнилось шестнадцать. Слишком мало для того, чтобы сгинуть на маковом поле или на войне, обрекая родителей на одинокую старость. Сам же он не сомневался, что Аллах предназначил ему иную участь — служить своей семье, работать на земле, хранить традиции и строить другую, лучшую жизнь. Несмотря на войну и раздоры, мальчик верил в будущее, и оно казалось ему светлым и многообещающим. Войны проходят, а Афганистан, милостью и любовью Всевышнего, остается.

Каждое утро Экбал поднимался с рассветом, совершал омовение, затем надевал просторную одежду, куфию на голову, чтобы быть готовым произнести утреннюю молитву, следуя точным предписаниям: сначала встать, затем опуститься на колени и наконец простереться ниц перед величием и мудростью Аллаха.

Этот юноша с неокрепшей еще верой, решивший посвятить себя простой деревенской жизни среди пыльной пустыни, вовсе не был простачком. Ухаживая за животными или выполняя работу по дому, он нередко погружался в глубокие размышления, пытаясь осмыслить строки Корана. Он думал не быстро, зато всегда основательно и часто приходил к правильным выводам.