Это изматывает меня. Я пишу в каком-то полусне. Иногда я не помню фразы, в конце которой только что поставил точку, а подчас не узнаю тонов, в которые она окрашена. Это доказывает, что задуманный мной проект успешно реализуется: существовавший во мне некий внутренний фильтр исчез, слова льются единым вольным потоком, не проверяемые ни гордостью, ни тщеславием, как будто пишет их кто-то другой. Внутри меня существует нечто, что заставляет меня делать паузы и снова начинать работать.
Я чувствую, что теперь вполне готов сделать последнее усилие, то самое, по-настоящему трудное.
Иногда, когда просыпаешься, сразу понимаешь — произошло что-то нехорошее. У меня самого не раз возникало такое чувство, особенно на первых порах, когда я решил целиком и полностью посвятить себя ремеслу писателя. Я поднимался с твердой уверенностью, что опоздал на работу, и лишь потом вспоминал, что отныне сам могу распоряжаться своим временем и, если хочется, поспать подольше. Это явственное ощущение беды бывает таким сильным, что в те несколько минут, пока ты еще не осознал, какой сегодня день и каковы твои планы, любая мелочь может повергнуть тебя в настоящую панику.
Проснувшись в постели Линды Вильбьерг, я моментально ощутил: случилось нечто такое, чего быть не должно. Надо сказать, что спал я крепко, как убитый, но это неудивительно. Ведь за последние пару дней я почти не сомкнул глаз, да и физическое напряжение, сопутствовавшее событиям сегодняшней бурной ночи, давало о себе знать. Во всяком случае, все тело ныло. Мы занимались сексом как дикие звери. По всему дому и во всех мыслимых и немыслимых позах. Хоть страсть и била во мне через край, все же некоторое время — казалось, долгие часы — мне удавалось как-то сдерживаться, и, лишь когда мы наконец оказались в кровати, я целиком и полностью отдал себя во власть необузданных фантазий Линды и позволил ей довести нас обоих до оргазма. Вероятно, сразу же после этого я и уснул — по крайней мере, больше я ничего не помню.
Тем не менее вовсе не физическая усталость и не непривычная обстановка лежали в основе возникшего у меня странного чувства. Нет, причиной здесь было нечто иное, однако, что́ именно, я понять не мог.
Я осмотрелся по сторонам. Спальня была выдержана в белых тонах и сейчас, в тусклых отблесках света, проникающих сюда сквозь упершиеся в мрачное небо мансардные окна, выглядела довольно унылой и холодной. Линды рядом со мной не было. В воздухе пахло сексом и по́том, как после какой-то пьяной оргии. С кровати мне была видна открытая дверь, за которой начиналась галерея с лестницей, ведущей на первый этаж. На какое-то мгновение в моем сознании всплыли картины того, как мы, поднимаясь сюда, совокуплялись, меняя позы, чуть ни на каждой ступеньке.
Я тряхнул головой и моментально пожалел об этом: в затылке разом вспыхнула резкая боль, как будто по нему ударили кузнечным молотом. В горле у меня пересохло, из живота то и дело доносилось громкое урчание.
Медленно и осторожно я приподнялся и сел. Когда я сделал попытку встать, ноги мои задрожали и мне пришлось выждать несколько секунд, пока головокружение пройдет. С превеликим трудом я доковылял до двери и вышел на лестницу. По всей ее длине на стене были развешаны маленькие литографии. Придерживаясь за перила, я побрел вниз. Было видно, что литографии соединены общим сюжетом, однако каким именно — я понял, лишь добравшись до последних ступенек. Это были сцены из «Божественной комедии».
Открытие заставило меня усмехнуться. Затем я повернул голову.
Представшее моим глазам зрелище заставило меня с криком отпрянуть назад.
На балясинах галереи в веревочной петле, затянутой на шее, висела Линда Вильбьерг.
Мертвые глаза Линды были широко распахнуты от ужаса, как будто перед смертью они созерцали нечто невероятное — дикое и страшное. От самой шеи все ее стройное белое тело было измазано запекшейся кровью. Вероятно, ее струйки стекали между грудей Линды и достигали самого низа живота, который представлял собой пугающее зрелище — одну сплошную рану, ибо ей был с силой заткнут какой-то крупный предмет во влагалище.
Приглядевшись, я увидел, что это книга.
Я отвел взгляд и уставился в белую стену. Меня трясло — пришлось даже присесть на ступеньку лестницы, чтобы не упасть. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я попытался снова взять себя в руки.
Спустя пару минут я медленно и осторожно повернул голову.
Читать дальше