Андреас Винкельман - Слепой инстинкт

— Вскоре после того, как я поговорил с Юргеном, мой отец пришел на заправку в Пеннигсале. Юрген рассказал ему, что видел меня у старой гостиницы… У него не было причин молчать об этом, Юрген ведь не подозревал ничего плохого, для него встреча со мной стала маленькой сенсацией… Что ж… Мой отец сложил два и два. Прошло десять лет, и тут я приезжаю в нашу деревню, начинаю задавать вопросы о людях, рыбачивших на берегу озера, когда Сина исчезла. Я пробудил в нем интерес… Собственно, я и не поверил в его притворное равнодушие. Отец привык всегда искать виноватых. Раньше он винил меня в исчезновении Сины. А потом я спросил его об этом рыбаке, Вилкенсе. Отец, как и я, тут же подумал о Саутере. Он был импульсивным человеком и, конечно, сразу помчался в заброшенную гостиницу. Так же, как и я.

— То, что произошло с ним, могло случиться и с тобой! — Франциска нахмурилась. — Я все еще зла на тебя. Ты представляешь, какой опасности подвергался?

— А что мне было делать? — Макс пожал плечами. — Ждать? Снова ждать? Я и так впустую потратил целых десять лет моей жизни.

Франциска задумчиво смерила его взглядом. Ей нечего было возразить. Макс был прав.

Наконец она отвернулась, глядя на закат. Красное солнце, повисшее над озером, заливало черный лес последними лучами, так что темные кроны отдавали багровым.

Прошло две недели с тех пор как Франциска чуть не погибла в подвале, полном ядовитых пауков. Она по-прежнему вскакивала ночью, пробужденная кошмарами, боялась темноты, не могла оставаться одна в комнате и вздрагивала, как только замечала тень на полу. Происшествие травмировало ее, и Франциска не скоро оправится. Она пока отказывалась обращаться к психотерапевту, но подозревала, что не сможет выздороветь без помощи специалиста.

Но здесь, снаружи, на большой террасе под открытым небом ей было хорошо. Здесь можно было исцелиться.

Три часа назад ее отец привез Макса с вокзала. Сам Унгемах еще не мог вести машину, связки на правой ноге все-таки порвались, поэтому приходилось носить ортопедическую обувь, заменявшую ему шину, и пользоваться тростью.

Сейчас Франциска и Макс впервые говорили, с тех пор как попрощались в коридоре гостиницы и Готтлоб поцеловала его.

Колле дважды возил Макса из Гамбурга в Ганновер в клинику при университете. Унгемах проведывал ее, но Франциска этого не помнила. Он сидел у ее кровати, держа девушку за руку…

Теперь же Макс устроился в удобном плетеном кресле и смотрел на Франциску точно так же, как в больнице.

Она лежала в шезлонге, голые ступни выглядывали из-под одеяла, руки покоились на подушке. Франциска подобрала волосы, открыв шею и уши. При встрече она поцеловала Макса, поцеловала в губы, и то был долгий и нежный поцелуй. Готтлоб сделала это в присутствии матери и отца.

Макс покраснел при этом, он чувствовал, как кровь прилила к голове, но намного важнее было ощущение в груди. Унгемах толком не мог описать его, но понял, что наконец встретил того, кого, сам того не ведая, искал. Теперь Макс осознал, насколько нуждается в этой девушке. Даже больше, чем в боксе.

На террасу вышел отец Франциски, сжимая в руках две бутылки пива. Протянув одну из них Максу, он со вздохом уселся в кресло.

— Через пятнадцать минут ужин будет готов, и если мы не успеем к столу вовремя, конечно, предварительно вымыв руки, то нам не достанется даже обглоданных косточек, — улыбнулся он.

— Ну что ж… — Макс чокнулся с Леопольдом Готтлобом. — Значит, придется пить побыстрее.

— Ваше здоровье, — сказал отец Франциски.

Они выпили.

— Сами пьете, а меня заставляете умирать от жажды! — возмутилась Готтлоб.

— Врачи сказали, что тебе нельзя спиртного! — Отец в шутку погрозил ей пальцем.

Франциске придется носить гипс еще месяц. Перелом предплечья оказался не очень серьезным, но на то, чтобы срослась кость, требовалось время. След от укуса сиднейского паука будет заживать дольше. Нервные окончания восстановятся, заверяли врачи, но, так как у яда было достаточно времени, чтобы причинить значительный вред, на выздоровление уйдет несколько недель. Готтлоб уже могла немного двигать рукой, но ее нельзя было перенапрягать, поэтому за ужином девушке требовалась помощь.

— Как дела у вашей сестры? — спросил Леопольд.

— С каждым днем ей все лучше. Но ее путь к полному исцелению будет долог, очень долог. Через месяц я, наверное, смогу забрать ее к себе на выходные. Она поразительный человек. И всегда им была. Такая сильная и отважная.