Патрик Вудхед - Запретный храм

— Конечно, — ответил он, надеясь, что его небрежный тон не покажется Биллу натянутым. — Не беспокойся.

Двадцать минут спустя они стояли на гребне, ощущая тепло утреннего солнца. Лука размотал бухты и передал два конца Биллу. Билл в свою очередь снял с плеча тяжелую петлю со множеством оттяжек, ледобуров, закладок и протянул Луке, который принялся перестегивать все на свою обвязку в привычном, давно заведенном порядке.

— Никогда не встречал человека, так помешанного на этом деле, как ты. Какая разница, где какая железка у тебя висит? — заметил Билл.

— Ты же понимаешь, чем выше мы поднимаемся, тем глупее становимся. Так я, по крайней мере, знаю, где у меня что.

Несмотря на тупую боль в голове, Билл улыбнулся. Вообще-то большего беспорядка, чем тот, что царил в жилище Луки, Билл в жизни не видел: куда ни ступишь, повсюду не вскрытые письма и раскиданная одежда. Но стоило ему подняться в горы, как его характер претерпевал коренную перемену: педантичный, аккуратный, никакой халтуры и лени.

— Я буду страховать тебя вон там, — сказал Лука, показывая на выход черной породы в ледяной вертикальной стене сорока футами выше.

Потом, быстро убедившись, что Билл готов, он двинулся по гребню, на ходу регулируя длину ремешков на ледорубах. Едва не прижимаясь бедрами к стене, Лука врезался кошками в лед, и осколки летели вниз. Плавными, ритмичными движениями он вколачивал в лед ледорубы, с каждым шагом поднимаясь все выше и стараясь ставить носки в естественные щербинки во льду, а не вырубать новые ступеньки. Он не смотрел вверх, поглощенный задачей каждой новой секунды.

Он знал, что восхождение необходимо разбивать на этапы. Он должен сосредотачиваться на первом шаге, потом на втором. И ничего кроме. Думать о вершине преждевременно. Над ним была вертикальная стена высотой в тысячу метров.

Шли часы — те же движения, тот же ритм. Солнце медленно ползло по небу, и тени перемещались справа налево по полированному льду. Оба молча лезли вверх, обмениваясь парой слов, когда передавали друг другу снаряжение в конце очередного этапа.

Лука врезался ледорубами в стену и для надежности пошире расставил ноги. Он снял ледобур с ремня и ввинтил в ровную ледяную площадку у плеча. Заведя тросик в карабин, он откинулся назад, переместив нагрузку на страховочные ремни и убрав неимоверное напряжение с икроножных мышц. Потом он ввинтил второй ледобур, пропустил веревку через карабин и посмотрел вниз между ног.

Глядя вдоль веревок, он увидел сражающегося с силой тяжести Билла. Он тоже прибегал к этому способу подъема, когда уставал: врубался в лед, разбрасывая вокруг осколки, использовал силу, а не технику.

Откуда-то справа донесся шум, и по склону вниз обрушилось несколько камней, некоторые размером с человеческую голову. Они пролетели достаточно далеко и опасности не представляли, но уже один их вид — то, как они в облачках гранитного крошева отлетают от стены, — выбивал из колеи. Камни такого размера легко пробили бы их каски.

Лука увидел, как Билл наклонил голову, следя за падающими камнями, а потом их взгляды на секунду встретились. Никто не произнес ни слова. Они сознательно шли на риск и предпочитали не говорить об этом.

Выдохнув туманное облачко, Лука, давая себе редкую поблажку, поднял голову, чтобы оценить темп восхождения. Поднимались они быстро и прошли уже почти две трети. Еще несколько часов — и они будут под гребнем вершины.

Чем дальше они продвигались, тем больше падала скорость. Он слышал собственное кряхтение каждый раз, когда подтягивался наверх. Предплечья распухли и онемели. Правую ногу схватывали странные судороги, причиной которых был явно не холод. Он спрашивал себя с азартом экспериментатора: сколько еще продержится его тело?

Он знал, что дольше, чем тело Вилла. Последние несколько часов веревки нередко затягивались на поясе Луки — такие рывки заставляли его останавливаться. Он пережидал с минуту, давая Биллу возможность перевести дыхание. Но когда он пытался продолжить путь, веревки все еще не подавались.

Пятьюдесятью футами ниже Биллу в глаза стекал пот вперемешку с ледяной пылью. Под курткой сбивчиво вздымалась грудь, и каждый раз, когда он останавливался, чтобы перевести дыхание, его мучил долгий приступ кашля, после которого он чувствовал себя еще слабее. Он пытался надежнее вбивать кошки, но ноги стали деревянные, нечувствительные, и кошки на носке просто скребли лед. Ледорубы сделались неподъемными, как кувалды, и, вонзая их в стену, он понимал, что в его движениях сквозит все больше отчаяния.