Лоренца Гинелли - Пожиратель

На полу следы правой ноги тридцать третьего размера. Черные.

Дэнни фантазирует. Часто.

Дэнни привык быть один. Почти всегда.

Дэнни сам придумывает сказки. Один.

Пока сердце лягается, Дэнни думает, думает и думает — глаза выпучены, руки дрожат.

Дэнни нужна мантра. Магическое заклинание, чтобы усмирить мысли.

Дэнни ее находит.

«Черный Человек есть, если поверишь, представишь — увидишь…»

У Дэнни необычные мысли.

«День или ночь — не гони его прочь. Улыбнется тебе — не ори, не бойся и не смотри».

Дэнни — необычный ребенок.

«В мозгах весь секрет. Они управляют. Ищи в них ответ».

Дэнни — ненормальный ребенок.

— Дэнни-и-и-и-и!

Его утренний будильник. Дэнни ведет себя точно так же, как ведут себя все люди на свете, после того как прозвенит будильник. Ждет.

— Дэнни-и-и-и-и!

Ничего не поделаешь, Дэнни смиряется. Смиряется и с тем, что постель мокрая. Он описался. Снова. За минуту принимает решение: ничего не скажет.

Сбрасывает одеяло, тащится в ванную. Воняет мочой, а не ржаным виски. Это значит только одно: отец сегодня опять не ночевал дома. Значит, надо поторопиться, иначе Дэнни опоздает на школьный автобус.

— Дэнни-и-и-и-и!

Но сначала таблетки маме.

Футболка, брюки, портфель. И на выход по коридору, картина там, где всегда.

«Не смотри на него, он верит в тебя. Если веришь в него, он видит тебя».

Дэнни не смотрит на него.

Он уже на улице.

— Папа Дэнни — пьянь-пьянь-пьяница-а-а!

— А его мама — нарко-нарко-наркоманка-а-а!

Дети скачут по кладбищу портфелей. Школьный автобус едет дальше, ехать еще долго. Дэнни сидит впереди, уперся лбом в стекло крепче, чем нужно. Уперся так сильно, чтобы не ощущать холода, ледяных капель, собравшихся на стекле.

— Молчите. Молчите. Молчите!

— Правда, что твой отец рисует своей блевотиной? — кричит Диего, толстый мальчик, сидящий где-то на последних рядах в автобусе.

Дэнни и Диего учатся в одном классе. Диего — затяжная пытка.

Дети смеются, и их смех отскакивает от стекла к стеклу, как мяч. Никакого спасения. Смех гудит в ушах Дэнни, режет, словно лезвием, барабанные перепонки.

Дэнни бьется лбом о стекло. Еще. Еще. Сильнее.

— Смотрите на него! Дэнни еще и бо-бо-бо-боль-но-о-о-о-ой!

«Вызови его, он верит в тебя, он видит их всех. Он поддержит тебя».

Теплый ручеек крови течет по стеклу. Дэнни больше не бьется. По расшибленному лбу размазана кровь. Дэнни поворачивается, глаза блестят.

— Он вас ненавидит, — говорит он.

И дети умолкают. Потому что у Дэнни испачкано лицо.

Он их ненавидит. Всех.

Дети думают, что «он» — отец Дэнни.

Он — не отец Дэнни.

Он еще не появился. Он только будет.

Пьетро спал крепко и безмятежно. Потому что мама его успокоила: она сказала ему, что сон — это всего лишь сон. И с реальностью он не связан. Никак.

Когда во время обеда они посмотрели новости по местному каналу и увидели фотографии Франческо и Луки, у Пьетро случился эпилептический припадок. Первый почти за год.

С этого момента начались психозы. Два за ночь, ни дня перерыва между первым и последующими. Это было уже слишком. Кто-то увидел в этом знак Антихриста. Если Христос умножал хлеб и рыбу, вызывая зависть местных рестораторов, то Антихрист, тоже обладая даром вездесущности, мог умножать преступления. Некоторые даже утверждали, что ночью семнадцатого умерли четверо. На что кто-то возражал: «Не Мазингер же это». Но в тот день детей сопровождали, куда бы они ни пошли, даже переводили с одних качелей на другие. Вечером был объявлен комендантский час. В 19.00 всем следовало сидеть дома, еще лучше с чистыми руками и приятной улыбкой за ужином.

Пьетро в тот день ничего не ел. Мычал без перерыва до самой ночи, пока сон не победил его, победил за секунду до того, как у Дарио — щенка сенбернара с кучей гирек, оттягивающих веки, — впервые в жизни случился нервный срыв. Синьор и синьора Монти не могли объяснить, почему Пьетро проявил такую бурную реакцию. Алиса обещала прийти к ним на следующий день, еще раз попробовать «облегченную коммуникацию». И в этот раз она приведет его мысли в порядок. Синьора Монти не могла понять, почему Пьетро так отреагировал; и все же что-то зашевелилось за кулисами его сознания — душевное волнение. Но он этого не понял и не поймет никогда, до конца жизни.

Между тем на виа Мусколини, 22, родители Франческо отключили бордовый «Grillo». Отец даже положил его в коробку, которую решительно закрыл и засунул на самую высокую полку в гараже. Месяцем позже он заменит его на самую современную беспроводную телефонную трубку. Отец и мать не поговорили друг с другом. Они так и не поняли, почему их сын, такой хороший мальчик, сбежал украдкой. Мать своим молчанием обвиняла отца в том, что он зря наказал сына. Отец в свою очередь обвинял мать, что она не запретила ему выходить. Все происходило без единого сказанного слова и этим безмолвием было скреплено и опечатано.