Дэвид Карной - Музыка ножей

Взять хотя бы того дантиста, Паркера. Его арестовывали дома. Он и ухом не повел. Даже улыбался слегка, когда ему зачитывали его права. Он как будто знал, что такой день обязательно настанет, и ждал его. Парень оставался спокоен, даже когда его жена упала в обморок от потрясения. Он проживал заранее известный конец истории и, кажется, испытывал даже некоторое облегчение от того, что история закончилась.

Теперь настал черед Когана. Мэддена поразило, какой он высокий. Позже Хэнк осознал свою ошибку. На Когане были больничные туфли на платформе, которые прибавляли ему сантиметров пять. Но поначалу огромный рост сбил Мэддена с толку. Этот рост, казалось, преувеличивал все: размеры Когана, его красоту, обаяние, притягательность улыбки, походку и ту менял. Мэдден даже рассердился: он вдруг понял, почему девчонки аж из кожи вон лезли, чтобы подружиться с мальчишкой-соседом, почему им так нужна была возможность встречаться с ним как будто случайно. На секунду Мэдден возненавидел Когана за способность вызывать такие чувства, а еще за волевую челюсть и обезоруживающую улыбку. А потом возненавидел себя за этот момент слабости. За то, что позавидовал.

Чтобы отвлечься, Мэдден взглянул на Бернса. Бернс наблюдал за ним. Заметив взгляд напарника, Бернс кивнул и отвернулся.

Всякий раз, когда они ехали в больницу, Мэдден чувствовал, что Бернс за ним наблюдает. Сам Хэнк давно поборол свой страх перед больницами, но иногда какой-нибудь запах или звук заставлял воспоминания вспыхнуть с новой силой. И тогда у Хэнка Мэддена перехватывало в горле. Сегодня, пока они ждали Когана, это случилось снова. Наверное, что-то отразилось у него на лице, потому что Бернс повернулся к нему и спросил:

— Ты как?

— Нормально, — ответил Мэдден.

И правда, как только он это произнес, ему стало легче. У них с Бернсом было странное, удивительное взаимопонимание. Бернс был на главных ролях в расследовании преступлений в Бель-Хейвене. У парня был дар перевоплощения, который всегда поражал воображение Мэддена. Пасторини говорил про Бернса, что у того есть размах. И правда, в Ист-Пало-Альто и Бель-Хейвене Бернс был черным. К западу от шоссе он превращался в самого что ни на есть белого.

Бернс сегодня отлично сработал. Настоящий напарник и помощник, подумал Мэдден, выходя из больницы. У него перед глазами по-прежнему стояло лицо Когана, выражение, которое появилось, когда они заговорили про секс с девчонкой. И сказали ему про дневник. Слишком искренне он не поверил. Мэддену трудно судить, врет ли Коган. Очень трудно. Никто же не знает, хороший он актер или так себе. Мэдден плохо его знает. Но узнает, это уж точно.

Они молчат, пока не выходят на улицу. Спустившись по ступенькам, Бернс спрашивает:

— Ну как, что думаешь, Хэнк?

Мэдден останавливается на обочине и смотрит на часы. Таймер показывает, что из двух минут прошло уже почти полторы. Осталось тридцать пять секунд.

— По-моему, мы молодцы, — говорит Хэнк. Потом достает мобильный, набирает номер Пасторини и произносит: — Мы закончили. Подождите тридцать секунд, и пусть девчонка звонит.

Через пару минут после ухода посетителей в кабинете Когана звонит телефон. Тед таращится на него, будто в первый раз видит. Все вроде то же самое. Кабинет такой же. Люди за стенами туда-сюда бегают по-прежнему, работают, делами занимаются. Словно ничего не случилось. Но что-то изменилось, и сильно. Коган не знает, с чего начать. Кому звонить? Что делать? Надо нанять адвоката, вот только какого? Где их берут, хороших адвокатов? И кому позвонить, чтобы посоветовал?

Телефон снова звонит. Коган совсем было решает не отвечать, но внезапно в мозгу вспыхивает надежда: а вдруг это Кляйн, или Ринхарт, или еще кто-нибудь из знакомых? На четвертом звонке, как раз перед включением автоответчика, Тед снимает трубку:

— Коган слушает.

— Доктор Коган?

— Да.

— Это Керри Пинклоу. Вы меня, наверное, не помните. — Ее голос дрожит от волнения. — Я подруга Кристен. Я вам сегодня звонила, но вас не было.

— Я слушаю.

— Даже не знаю, как сказать. У нас ужасное несчастье.

— Я знаю. Ко мне только что полиция приходила.

— Господи! Значит, вы в курсе. Кошмар какой! — Голос у нее противно дребезжит. — Покончила с собой! Поверить не могу! Ко мне тоже из полиции приходили.

— И что ты им сказала?

— А что я могла сказать? Она все в дневнике записала. Все. Что произошло той ночью. Вам говорили про дневник?

Тон Когана внезапно меняется.