Дэвид Карной - Музыка ножей

Поначалу готов с ним разговаривать был только Джим. Но потихоньку, под давлением ректората, который пообещал за молчание наказание более жуткое, чем за ту попойку, парочка студентов согласилась ответить на вопросы. В целом они подтвердили слова Джима: девчонка, Кристен, наклюкалась, и ее вырвало, а потом с ней начались проблемы. Президент братства сказал Керри, чтобы она забирала подругу и выметалась, что он не хочет, чтобы «малолетние телки помирали на его территории».

— Как это мило! — говорит Пасторини. — Я правильно понял, девчонку к врачу домой повез брат?

— Нет, другая девушка, Гвен Дейтон. Я с ней еще не разговаривал, но поговорю обязательно.

Мэдден достает из папки фотографию девушки — увеличенный снимок с водительских прав. Длинные темные волосы, вздернутый носик, внешность красотки из группы поддержки. И рост, судя по документам, метр восемьдесят.

— Офигеть! — выдыхает Пасторини. — Ты только Биллингсу не показывай, а то он от тебя не отвяжется, будет ныть и набиваться в помощники.

— Я в курсе.

Пасторини с сожалением отрывается от созерцания фотографии.

— Как думаешь, Коган уже знает? — спрашивает он.

— Может, и знает. Шанс всегда есть.

— У нас остался один день, а потом начнется… Во вторник уже в газетах будет. И в вечерних новостях, наверное, тоже.

— Если особенно повезет.

Пасторини садится за стол и задумчиво жует лакричную тянучку. Мэдден отворачивается. Смотреть, как шеф широко разевает рот и чавкает, у него нету сил.

— Тебе решать, Хэнк, — наконец говорит Пасторини. — Смотри сам. Я советовался с Джил. Мы можем организовать жучка и посмотреть, что он наболтает.

Джил — это сокращенно от Джилиан, Джилиан Хартвик, их главная начальница. Высокая, красивая женщина. Она всегда сама разговаривала с прессой. На службе ее уважали за уверенность в себе, за доброе отношение к подчиненным, за прямоту. Джил проработала в полиции больше двадцати лет.

— Только надо разрешение получить в прокуратуре, — продолжает Пасторини. — И придется извернуться, потому что формально жертвы у нас нет. А лучше бы была. Как в том деле, «Шире ширинку», помнишь?

Мэдден морщится, замечает это и пытается взять себя в руки. Вроде бы он уже привык, а все равно неприятно. Не нравятся ему эти их выдумки.

Это дело, «Шире ширинку», расследовали около года назад. В прессе его широко освещали. Зубной врач изнасиловал по крайней мере одну (а скорее всего, больше) из своих пациенток. Она была под наркозом. Тридцатилетняя женщина проснулась раньше времени и увидела, как доктор убирает в штаны прибор.

Самое печальное, что не будь этот придурок таким придурком, он бы до сих пор зубы лечил. Женщина позвонила ему и обвинила в изнасиловании, и он испугался. Вместо того чтобы все отрицать (доказательств его вины никаких не было), он стал умолять ее встретиться и поговорить. Через несколько дней у полиции была запись, на которой дантист предлагал своей жертве десять штук баксов, — и все было кончено.

Биллингс первым придумал назвать это дело «Шире ширинку». Так его с тех пор и называли. Мэддену это ужас как не нравилось. С ним история была совсем другая, но он всякий раз представлял, как полицейские, поймавшие его врача, сидят и гогочут, придумывая названия для этого дела («Кубок Большого Члена», так почему-то всегда думал Мэдден). Если бы Хэнк сказал, как ему не нравится эта практика, Пасторини велел бы всем прекратить. Но Хэнк молчал, не в его характере было жаловаться и показывать, что его достали. А Пасторини здраво рассудил, что раз его лучший сотрудник не хочет жаловаться, то пускай себе страдает молча.

— Не надо нам жучка, — говорит Мэдден. — Пока не надо.

— А что тогда?

— Попробуем по-другому.

Челюсти Пасторини начинают двигаться медленнее.

— По-другому?

— Ага.

— Ну-ка, ну-ка…

2 апреля 2007 года, 14.52

В понедельник утром Коган вместе с доктором Кимом сидит на улице перед больницей и пьет кофе.

— Пальпирую я, значит, ей живот, а у ее приятеля такой вид, словно еще пара сантиметров вниз — и от меня даже мокрого места не останется, — рассказывает Киму Коган. — Здоровый такой черный бугай. То есть щупать ничего нельзя. Ну, я ей и говорю, знаете, говорю, я бы сейчас чизбургеров съел штуки три. А вы? У нее аж слюнки потекли. Они тут всю ночь проторчали, а есть ей не давали. Я еще пару вопросов задаю, и оказывается, у нее мама и брат недавно гриппом переболели. Я ей сказал, что ничего с ней такого страшного не происходит. Что она бы не хотела есть, если бы у нее был аппендицит, это ведь один из симптомов — потеря аппетита. Говорю, а про себя Алиссон костерю.