Хлоя Пэйлов - Ковчег огня

— Слишком много отраженного света. Вы ничего не имеете против, если я опущу шторы? — не унималась Миллер.

Паджхэм оторвал взгляд от реликвии.

— Гм… нет, нет, конечно же. Тут вам решать.

Он налепил на лицо улыбку. Ему была нужна помощь этой женщины. Паджхэм получил указание не показывать реликвию никому из работников музея, поэтому предварительную оценку проводил в понедельник, когда музей закрыт для посетителей и в нем нет никого, кроме охраны. Разумеется, фотограф в счет не шла, эта женщина снимала то, что просили, и вряд ли могла отличить наперсник от барельефа. Кому она сможет рассказать? Насколько было известно Паджхэму, во всем музее, если не считать двух охранников в вестибюле, кроме них двоих, нет ни души.

Полумрак кабинета на мгновение озарила вспышка света.

— Кажется, получилось неплохо, — заметила фотограф, изучая изображение на дисплее фотоаппарата. Она ловко извлекла из камеры синюю пластмассовую карту. — Я сейчас сделаю еще одну копию. Зачем иметь четыре гигабайта внутренней памяти, если ею не пользоваться? — Как только вспышка мелькнула во второй раз, Миллер указала на бронзовый футляр: — Хотите, я сниму и эту коробку?

— Да зачем нам нужно фотографировать это старье? — вырвалось у Паджхэма, но, спохватившись, он добавил уже более вежливым тоном: — Если вас это не затруднит, — отошел в сторону, чтобы не мешать фотографу переустановить штатив.

Разглядывая прекрасную реликвию, куратор в тревоге кусал нижнюю губу. Поскольку наперсник нашли в Ираке, его доверили ему как специалисту по вавилонскому искусству. Директор музея предположил, что Паджхэм сможет нарастить на кости мясо, ответив на четыре главных вопроса: кто, где, когда и зачем. Однако пока что ответов у Паджхэма не было. Несомненно, наперсник имел древнееврейские корни, а его познания в истории древнего Израиля были весьма скудные. Этим и объяснялось приглашение фотографа.

Как угодно было судьбе, в настоящий момент в Вашингтоне находился давнишний приятель Паджхэма по Оксфордскому университету Кэдмон Эйсквит. Он прибыл в Соединенные Штаты на презентацию своего нового романа «Откровение Изиды», одной из ставших в последнее время модными псевдоисторических книг, якобы раскрывавших запутанные тайны далекого прошлого. В данном случае речь шла о теории эзотерического заговора. Паджхэм никогда не был в числе тех, кто смотрел дареному коню в зубы. Прочитав в газете о предстоящей презентации, он тотчас же позвонил Эйсквиту, желая возобновить старое знакомство. Точнее, возродить. Насколько он слышал, старина Эйсквит перебрался на континент, вступил в наследство и открыл антикварный букинистический магазин в Париже, на левом берегу Сены. Повадился пить божоле и трахать французских шлюх. Определенно, этому человеку настоятельно следовало провериться у психиатра.

Хотя они не виделись почти двадцать лет, Эйсквит согласился встретиться с Паджхэмом в тот же вечер. В надежде раздразнить интерес Эйсквита и при этом узнать какую-либо важную информацию относительно таинственной иудейской реликвии — Паджхэм собирался отправить своему бывшему другу по электронной почте фотографии. Настоящий человек эпохи Возрождения, обладающий энциклопедическими познаниями в древней истории, Кэдмон Эйсквит, хотелось надеяться, сможет пролить какой-нибудь свет, что сейчас крайне необходимо.

Паджхэм был уверен, что, как и в случае с вольнонаемным фотографом, не нарушает требование директора музея молчать о находке, рассказывая о ней своему оксфордскому приятелю.

— Все готово, — объявила Эди и, открыв фотоаппарат, извлекла карту памяти и протянула ее Паджхэму.

Тот задумчиво посмотрел на крошечный носитель цифровой информации.

— И что мне с этим делать? Я же попросил вас сделать фотографию.

— Именно это я и сделала. Вот ваша фотография. На карте памяти.

Она сунула фотоаппарат в карман — ее немыслимый наряд завершала куртка цвета хаки.

«Наглая телка», — в отчаянии подумал Паджхэм. Хотя ему было всего сорок два года, ему нередко казалось, что современный мир со всеми его техническими наворотами проносится мимо с головокружительной скоростью.