Эд Макбейн - Преступная связь

— Дело в том... — начал он, запнулся и после минутного колебания продолжил: — Впрочем, не важно. Просто я надеюсь, что не испортил вам вечер. И Молли тоже.

— Никто и ничто не могло бы испортить Молли вечер, — рассмеялась Сара.

— А вам?

— Я очень мило провела время.

— Хотелось бы надеяться, — с сомнением в голосе произнес он.

Они почти уже дошли до лодки. Она лежала, похожая на скелет какого-то животного, блестя побелевшими на солнце стрингерами и шпангоутами, и волны сочувственно лизали ее дырявый борт. От лодки до дома была всего-навсего миля. Сара всегда использовала ее как ориентир во время утренних прогулок. Как обычно, она повернула назад.

— Ровно миля, — пояснила она. — До лодки.

— Угу, — буркнул Эндрю.

— От дома, — зачем-то продолжала Сара.

— Угу, — повторил он. — Вы любите шампанское?

— Не очень.

— О.

Конец беседы.

— Я оставил его у вас на пороге, — объявил он. — В качестве компенсации за вчерашний вечер.

— Вам вовсе не надо...

— Я не знал, что вы терпеть не можете шампанское.

— Ну, я его не ненавижу. Я просто не безумно люблю его.

— Я заехал к вам по дороге в аэропорт, — сказал он. — Я собирался просто поставить его, и все. Я не ожидал увидеть вас в такой ранний час. Потом я вас заметил и... решил попрощаться.

Она не ответила. До дома уже совсем близко. Иоланда накрывала завтрак на веранде.

— Почему я был вчера таким зажатым... — начал он.

— Вы вовсе не были зажатым. — Сара повернулась к нему лицом. На солнце его глаза казались совсем голубыми.

— Дело в том... Я никогда в жизни не встречал такой прекрасной женщины, как вы.

— Ну... спасибо, — ответила она. — Очень мило с ва...

И тут он схватил ее в объятия.

«Это надо остановить», — подумала она и вслух сказала:

— Что вы делае... — но так и не договорила, потому что он закрыл ей рот поцелуем. Она пыталась оттолкнуть его, вырваться, но он крепко держал ее, впившись губами в ее губы. Она боялась, что их могут увидеть, ведь пляж в такой ранний час прекрасно просматривается. Его язык проник в ее рот. «Пожалуйста, не надо». Животом она чувствовала его твердый член. «Ну пожалуйста!» Он все крепче обнимал ее, его губы становились все более жадными, а на ней всего лишь бикини... «Пожалуйста, пожалуйста, не надо!»

И вдруг он отпустил ее.

— Простите, — сказал он. — Ради Бога. Простите.

И повернулся и побежал прочь.

Она видела, как он остановился в конце тропинки рядом с домом и подобрал свои туфли. Еще раз оглянулся и исчез за углом дома.

Стоя с горящими губами и чувствуя мелкую дрожь в ногах, она слышала, как завелась машина и затих вдали гул мотора.

На карточке, прикрепленной к бутылке дорогого шампанского, он написал:

До встречи.

Эндрю.

Майкл нашел, что искал, в то утро в итальянской газете «Коррере делла сера». Газетная бумага пожелтела и высохла: со дня ее выхода в свет прошло уже двадцать девять лет. В пластиковом кармашке, приколотом к соответствующей странице архива, лежал отпечатанный на английском перевод статьи, подписанной некой Дженни Вейнстейн, скорее всего секретарем Бюро.

Как ни странно, статья была не об Энтони Фавиоле — автор удостоил его одного-единственного упоминания, и то только как о молодом многообещающем строительном подрядчике, — а о его отце, Эндрю, родившемся в Америке, сыне Андрео Антонио Фавиолы и Марселлы Донофрио Фавиола, эмигрантов из города Руводель-Монте, что в итальянской провинции Потенца. Майкл понятия не имел, где находится этот город. Он продолжил чтение.

Статья воспевала два события, происшедших практически одновременно. Во-первых, исполнилось пятнадцать лет со дня открытия булочной, принадлежавшей Эндрю Фавиоле, на одной из улиц Кони-Айленд. За двенадцать лет, прошедших после смерти отца, Энтони ни разу не поменял адрес семейного предприятия. Во-вторых, через три дня после годовщины хлебопекарни родился третий внук Эндрю, первый, подаренный ему сыном Энтони, «многообещающим строительным подрядчиком». Ребенка назвали Эндрю, в честь героя статьи, его счастливого деда.

На опубликованной фотографии Эндрю держал на руках своего маленького тезку. Дело происходило летом, и дед — в то время пятидесяти двух лет, согласно статье, — стоял в рубашке с короткими рукавами перед стеклянной витриной магазина под названием «Булочная Марселлы». Младенец красовался в белой сорочке и крошечных белых же ботиночках. Даже в том нежном возрасте уши его казались чересчур большими.