Франк Тилье - Проект «Феникс»

— А купил ты эту пушку, согласно выпискам из твоего счета, в марте нынешнего года в оружейном магазине шестого округа. Цель была такая: ты приканчиваешь Юро, а если тебя выследят и поймают, ты застрелишься. Потому как, в конце-то концов, жить дальше тебе неохота, а покончить с собой просто так не хватает духу. Значит, надо, чтобы тебя загнали в ловушку. Как дикого зверя. Чтобы у тебя не осталось выбора.

— Бредишь…

— Но вот тут-то на твою орбиту возвращается Энебель, и ее возвращение меняет всё. Потому что теперь тебе хочется жить, а не помирать. И с этих пор в твоей башке застревает единственная мысль: выкрутиться любой ценой.

Шарко пожал плечами:

— Что касается «смит-вессона», то я собирался записаться в стрелковый клуб, сходи туда и проверь. Пуля в барабане револьвера — из коробки с патронами, которая тебе должна была попасться в том же ящике, откуда ты позаимствовал револьвер. Эту я не вынул из барабана — и что? Ты сам никогда ничего не забываешь? Ты замечательно все придумал, Маньян, вот только версия твоя развалится на любом суде. У вас против меня — ни-че-го: ни единого реального доказательства, ни одного свидетеля, ни одной улики. Вы в тупике, и именно поэтому ведете себя как полные идиоты. Играете в запугивание, рискуя пустить под откос всю процессуальную часть, а заодно и собственную карьеру. Подставлять полицейского с Орфевр — дело тонкое и сложное… — Шарко вернулся к своему стулу и сел. — Что вам сказал прокурор, а? Вы или я — так?

— Не твое дело, что нам сказал прокурор!

— Если вы не добьетесь выигрыша к шести ноль-ноль завтрашнего дня, в моей власти разделаться с вами обоими.

Маньян процедил сквозь зубы:

— Конечно-конечно!

Он вырвал из рук вернувшегося Леблона пластиковые стаканчики, хлопнул ими по столешнице так, что половина содержимого выплеснулась на брюки комиссара, взял свою толстенную папку и направился к двери.

— Власти-то у тебя навалом, — прогремел он с порога, — да только воспользоваться ею ты не сможешь. Потому что доказательство — вот оно, на сидюке, перед тобой. И чтобы показать тебе, что мы не паникуем и уверены в своей правоте, мы придем к тебе теперь только ночью — придем и доконаем. А пока поварись-ка в собственном соку.

Международный аэропорт имени Эдуарду Гомеша. Понедельник, семнадцать тридцать по местному времени.

Манаус в вечной своей испарине — город лежит у экватора, измученный зноем и влажностью. Жара здесь не спадает даже ночью. С той минуты, как за ними задвинулись автоматические двери, Люси не потела — она истекала потом. Жаркое дыхание джунглей и влага от вод Рио-Негро насыщали воздух и переполняли легкие. Амазонские леса, пусть еще и невидимые, уже показывали свой нрав.

После обмена валюты группа Люси под предводительством Максима погрузилась в микроавтобус, и машина двинулась к «Эдуардинью» — региональному терминалу. Два километра по расплавленному асфальту. Вдали — автострада, башни из бетона, промышленные здания. Между пальмами и ризофорами — рекламные щиты с текстами на португальском языке. Никаких признаков леса, цивилизация расползается, расширяется, углубляется, с жадностью пожирает все вокруг, обращая завоеванный ею мир в муравейник.

Максим раздал бутылки с водой, еду в коробочках, подкрепив все это доброй порцией объяснений из путеводителя, которые Люси не удостоила вниманием. Манаус — бывшая столица каучука… дома в колониальном стиле, построенные из французских материалов… и т. д., и т. д…. Мобильник автоматически подключился к местной сети, и она, без всякой надежды на успех, попыталась дозвониться до Шарко. В Париже сейчас должно быть где-то около десяти вечера — и по-прежнему никаких новостей, ни одной эсэмэски. Ее одолевали тревога и тоска, она жалела, что оказалась здесь, на расстоянии тринадцати часов полета от дома. А люди вокруг, оживленные, веселые, зачарованные окружающей обстановкой, смеялись и громко разговаривали. Люси уставилась на какую-то парочку: обоим лет по шестьдесят, но вот ведь тоже гонятся за приключениями! Надо же, как держатся за руки, какими влюбленными взглядами обмениваются, им, мол, столько всего еще предстоит открыть, столько еще радостей разделить после долгих совместно прожитых лет, может быть, они сами создают себе трудности потому, что настоящее горе их миновало. Разозлившись, позавидовав или просто затем, чтобы доказать себе самой, что она существует, Люси отправила по эсэмэске матери и Жюльетте.