Измайлов Андрей - Русский транзит

Обратил. Оно так, меткий выстрел – по витрине. Профессионал подгадал бы иной фон, чтоб шума никакого, а результат – труп. Как и приказано. Будь автомат в других руках, неизвестно еще… насчет результата. Возможно, возможно. Да, и вопрос лишний: не проще ли было Смирнову-Головнину как-то иначе посодействовать собрату по Афгану. Приказы не обсуждаются, но выполняться могут по-разному.

Взять хотя бы приказ по поводу… лофта на Бэдфорд-авеню. Проще нет, чем дождаться там искомого фигуранта, выманив предварительно оттуда мелкую шваль и переправив эту мелкую шваль хотя бы в небезызвестный ангар для «игры в кубики». Проще нет, чем пальнуть от живота из «узи» с глушителем по искомому фигуранту, лишь только он дверь откроет. Зачем бы оставлять массу следов, настораживать Боярова (сигналить ему, сигналить!) – ведь он, Бояров, насторожился, не так ли? Во-от!

Во всем этом была своеобразная логика. Но очень своеобразная. Но – логика. Я так понимаю, с иной логикой на службу в Контору не берут. Большое, знаете ли, спасибо маньяку-людоеду, рыщущему по городу с наступлением темноты на предмет скушать малыша – зато дети теперь вовремя домой бегут, засветло! Что бы мы делали без маньяка-людоеда! Как бы мы волновались: чем занимаются детишки на вечерних улицах, где шляются и с кем!

Ладно. Тогда вопрос, коли ты, Валя, искренен: кто навел черный «каприз» на актерский дом? Откуда и кому знать о моем появлении там?

Искренний ответ: не знаю.

Как так?!

Очень просто. Телефон-звонок-команда. Специфику конспирации Головнин объяснять не будет – Бояров сам не дурак. Каждый знает только то, что сочтено целесообразным знать. Сочтут завтра целесообразным вытряхнуть из общего мешка товарища Головнина – и вытряхнут. Одна надежда на чутье. А оно обостряется за годы и годы работы в Конторе. И вот чует нынче Головнин: жареным пахнет, воняет, смердит. Тот же Лихарев…

– Ты понял, Саша, что в ангаре произошло?

– Да как тебе сказать…

– И про Лихарева ничего не понял?

– Да как тебе сказать… – я-то понял, но как сказать? и зачем говорить, если вопрос риторический? казалось бы! знаем-знаем ваши риторические вопросики!

Лучше надеть маску «совок-дебил»… Что-то излишне комплиментарен собрат по Афгану, но и (не забыть бы!) офицер КГБ, резко пошедший в гору после нашего с ним последнего свидания в Совдепе – уже в ПГУ, не хухры-мухры! Что-то излишне откровенен майор (подполковник?) Смирнов-Головнин.

– Перельман вам чем помешал, Валя?

– A-а, это, каюсь, моя личная инициатива. Он лично мне помешал. Дятел!

– За что и держите, не надо мне тут ля-ля. От него же никакого вреда, кроме пользы.

– Кому?

– К… конторе… – интонация у Головнина прорезалась такая, что моя маска «совок-дебил» на минуточку перестала быть просто маской. Грешен, не понимаю!

– А какое я отношение имею к этой хлебаной Конторе?!! – оглушительным шепотом проорал Валька Голова.

Что-что-что?! Ну-у, это слишком! Вот уж ля-ля так ля-ля! Э! Достаточно на сегодня!

– Саня! Ты до сих пор не врубился?! Я ж тебе рассказываю-рассказываю!..

Есть такое. Имеет место быть. Но уже замечено мною: либо ты, Валя, сказал все, либо – ничего. А за язык я тебя не тянул. За шкирку, да, тянул, выволакивая на брайтонский «бордвок». Две мили – дистанция выматывающая, особенно когда плечо прострелено. И не две, поболее получилось, течением заносило куда-то мимо-мимо. И промерзли мы оба порядком, несмотря на августовскую теплынь.

Однако стоило нам обрести почву под ногами, Валька будто ожил. Во всяком случае уже не я его, а он меня поддерживал. С простреленным плечом плыть трудно, а при ходьбе оно как-то не очень заметно. Сказывается действие оригинального препарата – того самого, который я вколол Вальке, когда он был на последнем издыхании в ангаре.

– «ВИЛ-3», Валя? – уточнил я, дабы отчасти приподнять собственное самолюбие: мол, я-то, Бояров, поздоровей тебя, Валя, буду, просто пока устал, а ты, Валя, бодр и свеж не по причине природных данных – на фармакологии держишься.

– «ВИЛ-7», Саня… – уточнил Головнин.

Пользовали нас в Афгане этой мутней. Полигон и есть полигон – не только для испытания солдатиков в реальной боевой обстановке, не только для обкатки идиотических планов войсковых операций, но и для проверки новейших фармакологических препаратов. Ежели эксперименты на живых людях проходили удачно (с точки зрения специалистов-наблюдателей), то, я так понимаю, им, препаратам, давали зеленую улицу, но для очень и очень избранных. Ежели эксперименты заканчивались неудачно, всегда находилась сотня причин, объясняющих внезапное помешательство, безудержную дрисню, нескончаемые глюки: Афган, сурово тут! А в случае чего всегда имеется возможность списать подопытный материал на боевые потери. Парни наши в Афгане чихать хотели на всяческие нежелательные последствия – лишь бы СЕЙЧАС захорошело, а ПОТОМ хоть трава не расти. Типичная черта: на гражданке готовы выхлебать что угодно, был бы запах и градусы, – а после и ослепнуть, и оглохнуть, и ножки протянуть. Зато неплохо побалдели, а? Этил-метил- пропил-бутил-винил-бензол… А в Афгане при той психической и физической нагрузке сам Бог велел, а врач – Бог. Велел, выдал, рекомендовал. И правда, тонус моментально повышался, ребятишки чудеса творили (по большей части страшненькие). «Уколемся «вилкой»? – Давай!» «ВИЛ-3»- «вилка» в просторечьи. Как-то этот «ВИЛ» расшифровывался, наверное: валорис… иммуно… локаль… А может, и попросту, без затей, в честь ФИО? ВИЛ! В стране, где и стадионы, и детсады, и племенные совхозы, и метро (Ленинградский ордена Ленина имени Ленина…) нарекаются в честь самого человечного человека, могли недолго думая и препарат окрестить в ту же честь. Препарат, превращающий человека в зомби. Кстати, у так называемого идеологического противника аналог нашей «вилки» называется именно «зомби». По сути точней. Впрочем… По сути одно и то же. Чучело человечного человека и есть зомби: помер давным-давно, а, гляди, вечно живет, а, гляди, дела-то какие творит, спаси-сохрани! Вашим, товарищ, словом и именем!