Вэл Макдермид - Тайные раны

Внезапно голос комментатора утонул в чудовищном рокочущем грохоте. Экран заволокло дымом, на поле обрушился град обломков. Кэрол с Тони, потеряв дар речи, смотрели на экран. Прорезался истерический вопль комментатора:

— Господи, господи, там дыра… я ничего не слышу. О боже, там куски тел… кажется, это бомба. Бомба, тут, в «Виктория-парке». Господи помилуй…

Но режиссер трансляции сумел собраться. Картинка сменилась: теперь показывали не поле, а то, что осталось от трибуны «Вэсти». В середине центрального сектора виднелось лишь серое клубящееся облако пыли. Из рядов, шедших ниже гостевых лож, люди в панике устремлялись в проходы. Ближний план одного из выходов: болельщики теснятся, дерутся, пытаясь выйти, кто-то передает детей над головами, чтобы их вынесли в безопасное место. Снова показали трибуну, только на этот раз тучу пыли уже лизали по краям языки пламени. Туча двинулась вниз, из нее вырываются черные спирали дыма. Теперь слышно было, как кричат люди.

Кэрол уже вскочила на ноги и кинулась к двери.

— Позвоню, — бросила она, открывая дверь и выбегая. Тони почти не заметил ее ухода. Он как загипнотизированный следил за трагедией, что разворачивалась перед ним на экране. Не отрывая глаз, он взял пульт и включил телевизор. Осознать то, что он видит, было почти невозможно.

Итак, Брэдфилд вступил в клуб избранных. Башни-близнецы. Кута — курорт на острове Бали. Мадрид. Лондон. Список, в который не хочет войти ни один город. И теперь Брэдфилд — среди них.

Предстоит много работы.

Почти все годы своей службы в полиции Том Кросс провел под мрачной сенью терроризма Ирландской республиканской армии. Двенадцать погибших при взрыве автобуса на трассе М-62, двое детей, разорванных на куски посреди Уоррингтона, а в Манчестере — более двухсот раненых и разрушенный центр города. Он и его коллеги научились бдительности, а заодно и поняли, чего от них ожидают.

Так что когда на стадионе «Виктория-парк» рванула бомба, первой инстинктивной реакцией Кросса было кинуться в эпицентр. Но остальные девять тысяч триста сорок шесть зрителей, находившихся на трибуне «Вэсти», эту реакцию не разделяли. Человеческая масса огромной волной хлынула в проходы, и Кросс, шестнадцатью рядами ниже гостевых лож, пригнул голову, ухватился за сиденье и стал ждать, пока волна его минует.

Когда напор тел вокруг него ослабел, он осторожно, не разгибаясь, добрался до середины ряда, где никого не было, и начал как можно быстрее карабкаться наверх, жалея, что съел за ланчем столько тушеной баранины, которой угостил его Джейк Абрамс. Ноющий желудок, казалось, раздулся как барабан. Вот черт, мысленно пробормотал Кросс, с трудом поднимаясь вверх, повсюду трупы, а он думает о состоянии своего брюха.

Подобравшись ближе, Кросс сквозь дым и пыль разглядел отверстие в трибуне. Торчали куски разбитого бетона и скрученного металла, словно чей-то гигантский кулак проткнул трибуну сзади. Среди развалин лежали тела, изогнувшись под самыми невозможными и нелепыми углами. Большинство явно мертвы, многим оторвало конечности. Сквозь звон в ушах он слышал треск пламени, стоны раненых, объявления из динамиков, призывавшие покидать стадион, соблюдая установленный порядок, и вой дальних сирен, все громче и громче. Носом и языком он ощущал запах крови, дыма и дерьма. Бойня. Вот чем это все пахло.

Первым еще живым человеком, на которого он набрел, оказалась женщина, ее волосы и кожа посерели от пыли. Левая голень у нее была раздроблена, из раны толчками била кровь. Кросс вырвал из ее брюк ремень и наложил ей жгут выше колена. Теперь кровь лишь слабо сочилась. Веки ее дрогнули, потом снова опустились. Он знал, что раненых перемещать не следует, но если пожар будет распространяться быстро, она загорится. Выбора, по сути, нет. Кросс просунул руки под тело женщины, поднял ее, кряхтя от усилий. Перешагивая обломки, он двинулся вбок, пока не дошел до прохода. Осторожно опустив ее, он вернулся за другими ранеными, лишь смутно осознавая, что к нему присоединились другие люди, некоторые — в куртках экстренных служб.

Он не знал, сколько прошло времени. Он ощущал только боль в животе; и кругом лишь тела, тела, тела. Он работал вместе с другими, оттаскивая обломки, делая искусственное дыхание, передвигая тела и твердя раненым давнюю и так хорошо ему знакомую ложь: «Все будет нормально. Вы поправитесь. Все будет в порядке». Никогда больше все не будет в порядке — по крайней мере, для бедняг, застигнутых этой чертовой бурей.