Томас Харрис - Черное воскресенье

Рэчел Баумэн сидела за одним из столиков с очередным претендентом на ее руку и сердце. С ними была еще одна пара — новые знакомые, живущие в том же отеле. Рэчел не хотелось махать рукой, когда свет падал на ее лицо. Ей не нравились уродливо украшенный зал и отель, из окон которого не открывалось никакого вида. Поконо-Маунтинс оказались всего-навсего невысокими холмами, а веселящиеся гости — глупыми и безвкусно одетыми. Бесчисленные новенькие, с иголочки, обручальные кольца, все одинаковые, все — с алмазной гранью, вспыхивали в лучах прожектора, словно созвездие тускловатых светил. От этого настроение ее все больше ухудшалось: ведь она согласилась — вроде бы — выйти замуж за весьма представительного и столь же скучного молодого адвоката, который теперь сидел за столиком рядом с ней. Он был не из тех, кто мог помешать ей строить свою жизнь по-своему.

Помимо всего прочего, их номер был безвкусно, просто вульгарно, обставлен, стоил шестьдесят долларов в сутки, а в ванне остались чьи-то волосы. Мебель — бруклинская подделка под восточную роскошь, волосы в ванне — несомненно, с лобка. Ее «вроде бы жених» повязывал шейный платок, надевая халат, а часы не снимал, даже ложась в постель. О Господи, кто бы посмотрел на меня! Я даже кольца с эмалью на пальцы нацепила! — думала Рэчел.

Около их столика вдруг очутился Мошевский. Он глядел на них с высоты своего роста, и казалось, это кит заглядывает в крохотную гребную лодку. Он заранее продумал, что скажет. Он решил начать с шутки.

— Доктор Баумэн, я встречаю вас исключительно на вечеринках. Не припоминаете? Мошевский, Израиль, 1967 год. Можно сказать с вами пару слов?

— Простите?

Больше Мошевский ничего не заготовил. Он поколебался немного, а затем склонился над столом пониже, словно демонстрируя свою физиономию малорослому дерматологу, и повторил:

— Роберт Мошевский, Израиль, 1967 год, с майором Кабаковым. В госпитале, а потом на вечеринке. Не помните?

— Ну конечно же! Сержант Мошевский! Я не узнала вас в цивильном платье.

Мошевский растерялся. Он не знал слова «цивильный». Она еще сказала «платье»? На всякий случай он взглянул вниз. Да нет, все было в порядке — брюки, пиджак… Если бы она сказала «в гражданском», он сразу понял бы, что она имеет в виду. Дружок Рэчел и вторая пара теперь смотрели на него во все глаза.

— Марк Таубмэн, это — Роберт Мошевский, мой старый друг, — сказала Рэчел своему компаньону. — Пожалуйста, сержант, посидите с нами.

— Да-да, конечно, — произнес Таубмэн не вполне уверенно.

— А что, собственно говоря… — Выражение лица Рэчел вдруг изменилось. — С Давидом все в порядке?

— Почти. — Хватит с него этих церемоний. В его задачу вовсе не входит рассиживаться здесь и вести светскую беседу.

Что сказал бы Кабаков? Мошевский наклонился к самому уху Рэчел.

— Мне надо поговорить с вами наедине, пожалуйста, это очень срочное дело, — пророкотал он.

— Простите, мы оставим вас на минутку, — сказала она и положила руку на плечо Таубмэна, который стал было подниматься из-за стола. Только одну минуту, Марк. Не беспокойся.

Через пять минут Рэчел вернулась в зал и позвала Марка Таубмэна. Через десять минут он сидел в полном одиночестве в баре отеля, уперев подбородок в ладонь, в глубокой задумчивости. Рэчел и Мошевский мчались в Нью-Йорк, снежные хлопья били в ветровое стекло, словно трассирующие пули.

Ближе к югу снег сменился ледяной крупой. Она стучала по крыше, отскакивала от ветрового стекла машины, когда Далия Айад вела «универсал» Ландера по Гарден-Стейт-паркуэй. Обсаженная деревьями дорога была посыпана песком, но когда Далия выехала на шоссе номер 70 и свернула к Лейкхерсту, стало очень скользко. Наконец она подъехала к дому и вбежала в теплую кухню. Было три часа ночи. Ландер наливал себе кофе. Она положила специальный выпуск «Дейли ньюс» на кухонную стойку, раскрыв газету посередине, на вкладке с фотографиями. Лицо мужчины на носилках вышло четким и ясным и не оставляло сомнений: Кабаков. Ледяные крупинки таяли у Далии в волосах, и холодные капли просачивались до самой кожи.

— Ну ладно, пусть это Кабаков, ну и что?

— И он еще говорит «ну и что»! — произнес Фазиль, входя в кухню из своей комнаты. — Он же успел поговорить с Музи, может, Музи успел вас ему описать. Наверное, Кабаков вышел на него через «Летицию», а там он мог получить и мое описание. Может, он и не занялся мною — пока. Но он обо мне слышал. Рано или поздно вспомнит. И Далию он видел. От него необходимо избавиться.