Эндрю Клейвен - Час зверя

— Да, волшебное слово. — После чего консультант уронил подбородок на грудь и поглядел на Нэнси исподлобья, из-под низких кустистых бровей.

— Что же мне делать? — минуту спустя спросила Нэн. Она чувствовала: нельзя молчать. — То есть что мы должны делать? С чего начать?

— А! — Тут он хихикнул. — Разумеется, мы натаем с того, что перебьем евреев.

— Что?!

— Всех евреев, конечно же. Надо убить их всех и транспортировать их тела на Луну.

Нэнси продолжала неотрывно глядеть в маленькие веселые глазки, но челюсть у нее слегка отвисла.

— Здорово позабавимся, верно? — гнул свое человечек.

Нэнси вырвала у него обе руки.

— Боже… да вы, вы сумасшедший.

— Ты мне свое дерьмо в нос не суй! — взвился он, вскакивая на ноги и грозно растопыривая руки. — А тебя-то за что сюда посадили, сестренка? Или у тебя корь?

— Билли Джо! — Это миссис Андерсон. Пыхтя от негодования, ворвалась в крошечный кабинет, выпятила щедрую грудь колесом. — Ты что здесь делаешь, а? Не смей кричать на девочку! Убирайся! Слышал?!

Человек в черном поношенном костюме ссутулился, втянул голову, точно старая морщинистая черепаха.

— Да, миссис Андерсон, — пробормотал он.

— Ступай, ступай на свое место, пока я не рассердилась. Убирайся, немедленно!

Билли Джо пришлось бы сплющиться в бумажный листочек, чтобы проскочить мимо могучей медсестры. И все же он справился с этой задачей и в мгновение ока выскользнул из комнаты.

— Одни чертовы психи вокруг, — проворчала миссис Андерсон, покачивая головой. Обратила взгляд больших строгих глаз на Нэнси: та скрючилась на стуле, словно пришпиленная бабочка, спину напряженно выпрямила, лицо застыло в безмолвном крике, точно ее тряхнуло электрошоком.

— Да ты не пугайся, — утешила ее миссис Андерсон, — он тебе ничего не сделает. А вот и доктор идет.

Нэн неуклюже повернулась — словно кукла на веревочках. Обратила больные глаза к двери, бессмысленно повторяя:

— Волшебное слово? Волшебное слово? Господи Иисусе Христе! Вызволи меня отсюда!

И тут, насвистывая, в кабинет вошел врач.

— «Час зверя»!

Оливер удивленно обернулся.

— «Час зверя» и другие стихи.

— Да, — подтвердил Перкинс, — откуда вы знаете?

— Это книга.

— Верно.

— Вы ее автор.

— Откуда вы это знаете, в самом-то деле?

Собеседник мигнул, лицо его оставалось бесстрастным. «Какой чудной, опасный малый», — подумал Перкинс. Коротышка, пройдешь и не заметишь. Кроткое круглое личико. Нос картошкой, на лоб нависают кудрявые волосы. Глазки мигают за стеклами очков в тонкой проволочной оправе, а выражение лица ни на миг не меняется. Высокий пронзительный голос столь же неизменен. Куртка военного образца будто приросла к плечам.

Натаниель Муллиген, детектив, департамент полиции Нью-Йорка. Они сидели вдвоем в кабинете Шестого участка. Одно из тех лишенных жизни помещений, которые создают специально для чиновников. Стены из зеленого цемента. Белый линолеум на полу. Глухие окна во двор. Повсюду бумаги. Четыре огромных стола, все из блестящего металла, с деревянной поверхностью, и все без определенного владельца. Четыре черных вертящихся кресла, четыре стула из черной пластмассы. Перкинсу, само собой, досталось пластмассовое сиденье. Муллиген остался стоять, запихнув руки в карманы окопной куртки. Стоит и таращится на него в упор. То и дело мигает.

Детектив выдержал продолжительную паузу. Разумеется, один из приемов его ремесла. Нагнетать напряжение. Сработало: Перкинс задергался. Всякий раз, когда разговор вот так прерывался, перед глазами вновь вставало лицо девушки, отрезанная голова глядела из унитаза. «Она ведь была живая», — думал он. Щебетала нежным девичьим голосом. Оливер вспомнил телевизионные камеры, нацелившиеся на дверь старого коттеджа. Репортеры сгрудились вокруг патрульного, который вынес голову в белой пластмассовой корзине. «Боже, это покажут в вечерних новостях, бабушка будет смотреть… ее хватит удар. И Зах? Как же Зах? Где он, черт побери?»

Муллиген, вынув одну руку из кармана, протянул Перкинсу книгу. Перкинс узнал ее сразу, хоть книга и была запакована в целлофан. Белая обложка, скромные черные буковки. Детектив выложил ее на стол перед самым носом поэта. Автор покосился на свое творение.

«ЧАС ЗВЕРЯ

и другие поэмы

Оливера Перкинса»

На белом пластике под его фамилией рыжело ржавое пятно, точно такое же пересекало букву Ч. Кровь. Господи Иисусе. Кровь, кровь повсюду. Язык разбух, еле вмещается во рту.