Эндрю Клейвен - Час зверя

Сердитый взгляд сосредоточился на корнях ее волос. Волосы Эйвис слегка завивались, спускаясь на ворот свитера. Родинка на шее. Тоненькая, хрупкая шея. «Непременно ей понадобилось убираться, — ворчал про себя Зах. — Поджарить мне омлет, хвататься за то, за другое… Господи, вот идиотка». Теперь она знает все. Выбора нет. Придется ее убить.

Зах ткнул ее кольтом в позвоночник — девушка, всхлипнув, изогнулась всем телом. Он крепко ухватил ее за плечо и с силой толкнул вперед.

«Маленький, маленький, Господи, мой маленький малыш», — мысленно повторяла она. Рыдания перешли в истерику, сквозь затуманенные очки ничего не видно, разум плывет. Как он может так поступать? Как может такое происходить в мире? Она не могла ни на чем сосредоточиться, а ведь надо…

Надо что-то придумать, малыш, надо соображать…

Зах крепко держал ее за плечо. Больно, ногти проткнули свитер, впились в тело. Жестокое металлическое дуло давит на позвоночник. Жгут спину раскаленные глаза.

Как он может, как может, мой малыш…

Он швырнул ее к стене у двери квартиры. Удар едва не сбил Эйвис с ног. Закашлялась, согнулась, обессилела от слез. Как может он — как может кто-то — поступать вот так, делать такое?

Думай!

— Открывай! — приказал Зах.

— Нет! — проскулила Эйвис, но тут же подчинилась ему, нащупала в кармане ключи. Вспомнила, как ворочается в кроватке малыш. Тихонько покряхтывает, просыпаясь. Что он сделает, Зах? Как он решит, увидев младенца? Неужели такое может произойти?

Едва Эйвис достала из кармана ключи, Зах выхватил их, нацелил на нее револьвер — девушка тупо смотрела в черное дуло. Зах отпер дверь. Украдкой оглядел по-прежнему пустой коридор.

«Кричи! — приказала она себе. — Может быть, стоит только крикнуть!..»

Но он уже вновь вцепился ей в плечо. Втолкнул в гостиную. Споткнувшись, она вылетела на середину комнаты, услышала, как захлопнулась за ней дверь, отрезая путь к бегству. Тело сотрясалось от рыданий. Зах резким щелчком включил свет.

Эйвис сморгнула. Провела рукой по верхней губе, утирая сопли. Попыталась заглушить рыдания.

«Оглянись по сторонам! — приказала себе. — Думай!»

Осмотрелась сквозь тусклые от слез очки. Взгляд обежал голые стены. Белые стены с кругами от влаги, трещинами в штукатурке, будто расщелины от удара молнии. Складной столик да стул, спартанская обстановка…

Оглядись! Оглядись хорошенько!

Здесь нет ни одной приметы! Как же она раньше не сообразила: никаких признаков присутствия младенца. Все вещички малыша в детской, а дверь в детскую притворена. Она ни разу не упомянула о сынишке. Там, внизу, пока болтала, ни разу не упомянула о своем малыше. Зах понятия не имеет, что у нее есть ребенок.

Думай же, думай!

Если удастся не впустить его в детскую, если удастся как-то отвлечь его…

Думай! Думай! Думай!

Если бы только она могла думать! Если бы могла!

Одной рукой Зах схватил стул. Вытолкнул его на середину комнаты. Глаза раскосились. В голове все плывет. Эта комната. Каждая мельчайшая деталь. Разваливается на кусочки, обломки, подробности. Господи, подробности так и кишат, точно черви в покойнике. Заползают в глаза, копошатся в мозгу. Стены, чересчур белые стены. Прямоугольное окно, вечерняя синева. Влажные отпечатки, точно от сальных рук. Паркетины сложились на полу в причудливый узор.

Тут совсем пусто. Почему здесь так пусто?

Голова кружится. Он никак не может сосредоточиться.

— Садись, садись, — торопливо предложил он. Подгоняя, нацелил на девушку револьвер. Глаза все шныряют по комнате. Почему так пусто? Заставил себя взглянуть на жертву.

Девушка пятилась от него к стулу. Надо заставить себя смотреть на нее. Лицо… Господи, лицо затмевает видение, подробности перенасытили взгляд. Желтоватые сопли на губе. Разводы в уголках глаз, полускрытые очками. Очки в толстой оправе. Широкие поры на носу. Все как сквозь увеличительное стекло. Зах не мог смотреть на девушку Иисусе, уладь это, пожалуйста…

Бессмертную душу за одну дозу.

— Садись, сказано! — повторил он. Девушка делала все, чтобы досадить ему. Как обидно, что придется убить ее, заглянуть в искаженное лицо, услышать предсмертный вопль. Будет извиваться, дергать головой, звать мамочку, как та, другая, под самый конец, когда осознала, что все это происходит на самом деле и ей уже не спастись, тогда она забулькала: «Мамочка, мамочка, мамочка, спаси…» Взрослая женщина, подумать только. Зах не мог это выдержать, не мог смотреть на такое. Без видения, без наркотика невозможно. Черт бы ее побрал. «Я раскаиваюсь, заранее раскаиваюсь!» — вопияла к небесам его душа.