Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

— Всего монетку альпинисту, потерявшему пальцы при восхождении на Эверест! Всего одну монетку, я много не прошу! — жалобно завывал он. — Альпинисту, отморозившему пальцы…

Януш не мог не признать, что легенда отличалась известной оригинальностью. И — о, чудо! — изредка кто-нибудь действительно бросал в жестянку мелкую монету. Приглядевшись получше, Януш убедился, что «работал» здесь не только его сосед. Остальные тоже попрошайничали. Время от времени то один, то другой поднимался и шел к поддерживавшим арку колоннам, приставая к прохожим, которые старательно обходили его стороной. Все они говорили странным, наполовину заискивающим, наполовину враждебным тоном, в котором сочетались раболепство и агрессия. Они щедро расточали всевозможные «месье», «пожалуйста» и «спасибо», но в их приторно-сладких хриплых голосах слышались ненависть и презрение.

Януш снова вернулся к своему соседу. Это был мужчина с длинной бородой, в которой копошились вши, в давно утратившей цвет вязаной шапке. Между шапкой и бородой проглядывала дубленная ветром и холодом кожа в прожилках кровеносных сосудов. Выступающие лиловые вены прочерчивали его физиономию как ручьи, берущие начало в одном и том же источнике — алкоголе. Януш при всем желании не смог бы его описать — его лицо не представляло собой целостности, но состояло из какой-то мешанины перебитых костей, синяков, заскорузлых корок грязи и шрамов.

— Чё ты на меня уставился?

Януш протянул мужчине пластиковый бочонок. Тот молча схватил его, зубами открыл краник и надолго присосался к горлышку. Потом перевел дух и, довольный, засмеялся. Теперь он смотрел на новенького с чуть большим интересом, подогретым выпивкой, по всей видимости решая для себя вопрос, кто он такой. Опасен или нет? Нарик? Псих? Педик? Только что с зоны?

Януш не шевелился. В эти несколько секунд он сдавал важный экзамен. Он был грязен, небрит, нечесан, но у него не имелось при себе ни сумки с барахлом, ни переносного дома в виде коробки. А главное, руки и лицо у него оставались слишком гладкими, чтобы обмануть бывалого бомжа.

— Как тебя звать-то?

— Виктор.

Он взял бочонок и сделал вид, что пьет. От одного запаха бормотухи его снова затошнило.

— А я Бернар. Ты откуда?

— Из Бордо, — не подумав, ляпнул Януш.

— А я с севера. Тут почти все с севера. Если уж живешь на улице, то на солнышке оно как-то сподручней…

Януш понял. Марсель для бомжей был чем-то вроде Катманду — конечной остановкой, местом назначения. Не то чтобы они надеялись обрести здесь другую жизнь, нет… Но хотя бы спастись от слишком суровой зимы. Правда, пока что даже эти надежды не оправдывались. На улице было около нуля градусов. Януш, в не до конца просохшей от вина и рвоты одежде, стучал зубами от холода. Он уже открыл рот, собираясь задать новому знакомому очередной вопрос, когда вдруг почувствовал у себя между ног какое-то шевеление. Рефлекторно сунул туда руку и тут же отдернул ее. Укусившая его крыса удирала со всех ног.

Бернар расхохотался:

— Тудыть твою налево! Цапнула, зараза! Их тут в Марселе до хрена. Друганы наши.

Он снова потянулся к вину и влил в себя щедрую порцию пойла за здоровье миллионов марсельских крыс. Утер рот рукавом и погрузился в молчание.

Януш забросил первый пробный шар:

— Мы с тобой уже встречались?

— Почем мне знать? Ты в Марселе сколько?

— Только что приехал. Но я был тут на Рождество.

Бернар ничего не ответил. Он следил за прохожими. Как только хоть кто-то осмеливался появиться под аркой, он тут же начинал дергать ногой свою жестянку — судя по всему, у него этот жест превратился в рефлекс. Над сводами арки поднимался день, и шум, доносившийся из порта, делался все слышнее.

— А бомжуешь давно? — поинтересовался Бернар.

— С год, — с ходу сочинил Януш. — Работу потерял, а новую фиг найдешь…

— Дак это у всех так, — без тени сочувствия хмыкнул Бернар.

Януш понял его сарказм. Жертвы общества. Все, кто так или иначе очутился на дне, всегда приводят себе в оправдание один и тот же довод, только никто в него не верит. Судя по тому, как хихикал Бернар, дело обстояло с точностью до наоборот: это общество было их жертвой.

— Сколько тебе лет? — рискнул спросить Януш.

— Что-то около тридцати пяти.

Виктор дал бы ему все пятьдесят.

— А тебе?

— Сорок два.

— Блин! Видать, потрепало тебя…

Януш счел это комплиментом. Его маскарад выглядел убедительнее, чем он подозревал. Впрочем, он и в самом деле с каждой секундой ощущал себя все более грязным, все более опустившимся. Пара-тройка ночевок под открытым небом, пара бутылок дешевой бормотухи, вечерок-другой с этими карикатурами на человека — и он станет одним из них.