Лоран Ботти - Проклятый город. Однажды случится ужасное...

Одри резко обернулась — со ступенек основного здания уже нельзя было увидеть вход в библиотеку, лишь второй этаж виднелся сквозь кроны деревьев, но ей показалось, что высокий человек в антрацитно-черном костюме все еще стоит возле двери. Она еще некоторое время оставалась неподвижной, не обращая внимания на поминутно задевающих ее учеников, которые возвращались с урока физкультуры, — полностью поглощенная фактами, которые неумолимо выстраивались в логическую цепочку у нее в мозгу.

Антуан зачислил Бастиана Моро в лицей в обход всех правил — возможно, при содействии своей жены.

Антуан был жесток — хотя до сих пор она ничего подобного в нем не замечала (но, в конце концов, разве она так уж хорошо разбиралась в мужчинах?).

У Антуана был «мерседес». Темно-синий. Она вспомнила, как он однажды сказал: «Я уже долгие годы верен этой марке… и этому цвету. Удивительный цвет — ни черный, ни синий…»

В номере его машины не было стоящих рядом цифр «9» и «1», но были «2» и «1»… возможно, свидетели не слишком хорошо их разглядели?..

И наконец, Антуан… боялся. Да, сейчас она понимала, что его агрессия была вызвана страхом. Насилие, угрозы — в основе всего этого лежал глубокий животный страх…

Страх одного только имени: Бастиан Моро.

Квартира была обставлена очень просто: диваны из магазина «Конфорама», стеллажи плюс несколько фотографий и детских рисунков на стенах. Обычная типовая квартира, каких полно в любом городе, в том числе и в Лавилль-Сен-Жур, в квартале Вресилль. Этот квартал не был «проблемным районом» наподобие тех, что существуют в мегаполисах, но являл собой одну из тех унылых провинциальных окраин, которые напоминают о своих собратьях в больших городах.

Анне-Лауре Мансар было, на взгляд Бертеги, не больше тридцати лет, и она напоминала собственную гостиную: заурядная, болезненно-бледная женщина, с кругами под глазами, которые ясно свидетельствовали о хронической усталости, — видно было, что она разрывается между низкооплачиваемой работой и повседневным безрадостным бытом матери-одиночки.

— Так что же произошло? — спросил комиссар.

Анна-Лаура сидела перед ним с чашкой чая в руке (ему она забыла предложить чай).

— Я… я не знаю… То есть я не вполне уверена…

— Вы по телефону сказали мне, что ваш младший…

— Типьер, — перебила она. — Мы его всегда так называли. [10] Видимо, имя Типьер образовано от измененного детского прозвища «пти Пьер» (petit Pierre) — «маленький Пьер».

— Типьер — он что-то вспомнил?

— Даже не знаю, стоило ли мне это вам рассказывать… но… О! Я так испугалась!

— Испугались? Чего?

Она прикрыла глаза.

— Не знаю… Все, что они делали с детьми… раньше. Если они узнают, что их видели…

— Мадам Мансар, — терпеливо произнес Бертеги, — успокойтесь и объясните мне, о чем речь.

— Типьеру последние три ночи снились кошмары. Я подумала, что это нормально… то есть объяснимо после всего, что он пережил… Мать Кристофа работает в той же больнице, что и я. Она медсестра, а я сиделка… И я уверена, теперь она будет добиваться того, чтобы меня уволили… Потому что это случилось по моей вине. Они ушли и ничего мне не сказали, но… дело в том, что меня вообще не было дома в тот вечер. Я оставила их втроем — обоих своих и Кристофа… О, я редко ухожу по вечерам, но…

Женщина продолжала свои путаные объяснения, и Бертеги машинально кивал, хотя почти не слушал. Он понимал, что ее терзает смутное чувство вины из-за того, что она оказалась не лучшей матерью. Еще в ту пору, когда он сам был подростком, он таких людей повидал — родителей, отчаявшихся совладать со своими трудными отпрысками, раздраженных постоянными проблемами, нехваткой денег, беспомощностью?.. Конечно, дети мадам Мансар не были проблемными, скорее просто своевольными, но их непослушание обернулось драмой, отчего к семье было привлечено всеобщее внимание — она словно оказалась под светом ярких прожекторов. Хуже того — непослушание братьев Мансар стоило жизни их товарищу, и теперь их мать из-за этого могла лишиться работы.

Выговорившись, женщина понемногу успокоилась, и Бертеги, воспользовавшись паузой, напомнил:

— Вы говорили о кошмарах…

— Да-да… о кошмарах. Так вот, мне казалось, что это нормально, но прошлой ночью Типьер проснулся с криком: «Он гонится за мной! Он гонится за мной!» Я спросила, о ком это он, — Типьер у нас такой… впечатлительный мальчик. И тогда он мне сказал: «Там, в парке, кто-то был… совсем рядом с нами. Но он не такой, как Бруно говорил… Это не мальчик без глаз. Это призрак, только не белый. Наоборот, черный…»