Алексей Шолохов - Подвал

– Пишут только писуны, – сказал Аслан и улыбнулся.

И тут до Димы дошло, что в таком незавидном положении Аслана побить будет делом пустяковым. Во-первых, он один, а во-вторых, его зад мало чем поможет голове. Дима подошел и со всей силы ударил в улыбающееся лицо. Что-то хрустнуло. Но тварь так и не пошевелилась. Дима ударил еще раз. Снова хруст, только теперь с болью. Он посмотрел на свою руку. Лучевая кость была сломана в двух местах, острый осколок торчал посередине предплечья. Рука тут же опухла. Боль была невыносимой, и Дима заорал.

Несмотря на собственный ор, он просыпался долго и с трудом. Вырвавшись из сна окончательно, он понял, что сидит в глубоком кресле в сарае и рука все еще болит. Одна из полок упала ночью на нее. Ладонь распухла, но переломов, похоже, не было. По крайней мере, открытых.

Дима вылез из кресла, посмотрел туда, где в его сне стоял Аслан с вывинченной головой. Черт! Только из-за вывернутой шеи можно было понять, что это сон. Но он ни черта не понял. Он продолжал спать, даже когда сучья полка врезалась в его руку. Только собственный крик сантиметр за сантиметром вытягивал его из этого гнойного болота кошмарных снов. Сны, похожие на бред. С ним такое было впервые. Проснуться и оказаться во сне. Дважды. Или трижды?

«А ты уверен, что ты сейчас не спишь?»

Он не был уверен. Теперь он ни в чем не был уверен. Дима посмотрел на распухшую руку. Поднял ее и резко опустил на подлокотник. Сначала руку будто сплющило, затем разорвало в клочья.

– Сука-а-а!!!

Он схватился за руку, ожидая, что осколки костей, торчащие, словно шипы дикой розы, вопьются в ладонь. Но предплечье было чистым. Оно пульсировало болью, но было чистым. Дима осмотрел помещение, в котором он проснулся (после такого наверняка). Это был все тот же сарай. Он сидел в кресле, а рядом валялась полка. Теперь можно было не бояться столкнуться с безголовым отцом, изуродованной женой и мордожопым Асланом.

Дима встал, прижал опухшую руку к груди, словно младенца, и пошел к выходу.

Сысоев перевязал руку. Боль немного утихла. Если бы не последняя его выходка с проверкой на сон, то сейчас бы он чувствовал себя куда как лучше. Но он же легких путей не ищет. Ему даже сны трехэтажные снятся. Дима подошел к окну. Рассвет упрямо наступал, разбавляя тьму светом. Сысоеву нравилось наблюдать за борьбой ночи и дня. Темнота неохотно оставляла свои позиции, но свет всегда выходил победителем. То, что ночью казалось кошмаром, сейчас вспоминалось не более чем неприятный сон.

– Куда ночь, туда и сон, – произнес Дима.

Так его учила мама. Тогда, после гибели папы, после аварии, перевернувшей всю его жизнь, ему снились кошмары. Он вскакивал в холодном поту. Мама подходила и, взяв его за руку, что-то нежно рассказывала. На рассвете она подводила его к окну и говорила:

– Видишь, как ночь убегает от дня?

Он видел. Он действительно видел, как черные тени уползали в щели и трещины.

– Ты хочешь, чтобы плохие сны так же бежали?

Он хотел. Он очень хотел.

– Скажи: куда ночь, туда и сон.

И он говорил. И ему на самом деле становилось лучше.

Теперь-то он знал, что это происходило скорее из-за наступления утра, но тем не менее сейчас эта фраза могла быть нелишней.

– Куда ночь, туда и сон, – проговорил он еще раз и пошел к столу.

С такими делами он не доберется до романа. А работать надо. Тем более что аванс был принят с благодарностью и почему-то уже подходил к концу. Ему обязательно будут нужны деньги, а он предъявил только название «Дверь в полу». Три чертовых слова так врезались в голову, что во сне он представлял реально дверь, ведущую в подвал.

Он открыл ноутбук. По-хорошему сейчас бы искупаться, немного выпить и еще поспать. Но это еще один шаг назад в работе над текстом. Открыл папку с черновиком, потом файл. Дима не верил своим глазам. Кроме Дверь в полу, на белом листе ничего не было. Он хорошо помнил каждое слово, написанное вчера, перед тем как его соседка устроила оргию за стеной. Каждое гребаное слово, приколоченное к листу, испарилось. Еще чуть-чуть, и он к этому привыкнет. А вот как быть с Андреем? Он же давал ему деньги под некоторые обязательства, которые Дима никак не может выполнить. И если уже переданный аванс Куликов может ему и простить, то новые вложения под обещание прекрасного романа ужасов будут вряд ли.

Сысоеву меньше всего хотелось каждый день печатать фактически одно и то же. Новый текст может получиться лучше, но в равной степени он может стать и хуже. Дима сел, выдохнул и напечатал: