Алексей Шолохов - Подвал

Дима встал и, не поворачиваясь спиной к двери, попятился к верстаку. Он отвернулся от темного проема, только когда наливал водку. Он едва не выронил стакан. Дверь снова была закрыта. Дима выпил налитое и подошел к ней. Выдохнул и дернул за ручку. Кроме земляного пола, там ничего не было. Дмитрий провел рукой по сырой земле. Потыкал ее пальцем, ударил ладонью. Он искал, в чем здесь подвох, но так и не нашел. Дима поднял дверь и поставил ее вертикально. Потом подумал и отнес в дальний угол, за этажерку. Вернулся к месту иллюзорного подвала и нерешительно шагнул в очерченный прямоугольник. Провала не произошло. Ни во времени, ни под землю Дима не провалился.

Это могло быть только белой горячкой. Ничем иным. И Вера здесь ни при чем. Возможно, это как раз тот момент, та граница, когда про человека говорят: «До того как». Только что ты переступил порог, и дверь захлопнулась. Бейся – не бейся, ты теперь бывший писатель-фантаст, бывший спаситель русского хоррора, зато настоящий алкаш.

– Нет, – прошептал он. – Нет! Я так не хочу! – закричал Дима и проснулся.

Он осмотрелся. Тусклая лампочка висела прямо над ним, а он сидел в глубоком проваленном кресле. На этажерке стояла пустая бутылка. Напился и заснул. Дима вспомнил о двери. Ни за этажеркой, куда он ее поставил, ни на полу ее не было. Не было! Ее могло вообще не быть. Не быть!

Дима встал, покачнулся и пошел к выходу. Взгляд зацепился за черный прямоугольник напротив верстака. Ему стало не по себе. Значит, все это было. Это ему не приснилось, это происходит с ним и сейчас. От осознания этого Диму передернуло. Он медленно обошел черный контур и стремглав бросился к выходу. Уже у себя в комнате, сидя с бутылкой пива в руке, Дима понял, что это усталость. Его мозг не работал в таком режиме два года. Алкоголь, усталость и броское название будущего романа сыграли с ним злую шутку.

Он отпил пива. Нервы начали успокаиваться. Причина ему известна. Это уже хорошо. Оставалось только засунуть эти самые причины поглубже, чтоб они больше не смогли навредить ему. Дима отставил бутылку и улегся на диван прямо в одежде. Он найдет выход. Обязательно.

Его сморил сон. Глаза закрылись.

Дверь – это не только вход. Это еще и выход. Даже если долбаная дверь находится в полу, подумал он, перед тем как заснуть.

Дима проснулся от звука лязгающего металла. Спросонок он даже не сразу понял, в чем дело. Перед глазами еще вертелись картины эротического сна. Ему снилась жена. Она была обнажена и лежала на полу их квартиры. Лена увидела его и помахала ему рукой. Дима скинул с себя одежду и уже собирался пристроиться к жене, раскинувшейся на каком-то меховом ковре, когда раздался этот лязг.

Звук повторился. Только теперь он был протяжней, будто великан рвал с жутким скрежетом металлический лист.

Когда что-то грохнуло, Дима узнал все эти звуки. Это звуки аварии. Автокатастрофа. Дима подскочил, соображая, где находится. Комната в деревенском доме, наполненная черными тенями. Он никак не мог привыкнуть к мертвой тишине и кромешной тьме. Но, несмотря на это, он успокоился. Находиться в темной комнате лучше, чем в искореженной машине. Он вздохнул и посмотрел на часы. Господи, час ночи! Он спал от силы часа два.

Звуки больше не повторялись. Еще бы! Что может происходить после аварии? «Скорые», милиция… Много шума. Сейчас же было тихо. Мертвая тишина. А что, если здесь, в этой глуши, некому произвести много шума? Стасыч спит и видит сны. Так что… Люди в машине могут быть еще живыми. Они сидят и не могут пошевелиться. Боль и паника. Искореженный металл разрезает плоть при каждом движении. Им плохо. Тому, кто выжил, очень плохо.

Дима увидел картинки. Яркие кровавые картинки из своего детства. Он видит мужскую голову. Она раздроблена в кашу. Но он знает, что это отец. Дима зажат между креслами. Он не может ни пошевелиться, ни крикнуть. Он просто плачет. Дима протягивает руку, чтобы дотронуться до папы, чтобы привлечь его внимание, чтобы… Он касается месива, каши из волос, мяса и костей. Папе, наверное, больно, потому что он стонет. Голова отваливается и падает куда-то в битые стекла, на пассажирское кресло. Дима наконец-то выдавливает вопль из себя. Он кричит протяжно и громко. Так громко, что у него закладывает уши. Сквозь собственный крик он слышит вой сирен. Поэтому… да, поэтому, словно передав эстафету, он замолкает. Дима вновь пытается выбраться, но стон… чей-то стон заставляет его замереть. Замереть от страха. Ведь папа уже не мог стонать. Или мог? Он медленно поворачивает голову и видит месиво с длинными осветленными волосами. Волосы тоже все в крови, и он почему-то думает о том, что их не помешало бы помыть, а не о том, откуда она здесь взялась. Здесь, в его машине, в его детстве, в его долбаной аварии. Откуда?! Лена умирает. Под кровавыми сосульками-волосами что-то шевелится. Дима пытается разобрать, что там шевелится под кровавой маской, и, только когда пригибается к ней вплотную, понимает, что это выбитый глаз подергивается на нервных окончаниях.