Дмитрий Москвичёв - Мёртвые люди

- Так ты, че? Училкой будешь, что ли?

- Нет.

-А кем?

- Ну не знаю: может - корректором.

Парень, сидевший справа от водителя (небольшого роста, в кепке-"аэродроме"), достал из бордачка початую бутылку водки и, открыв ее одним движением пальцев (отчего пробка взлетела и, ударившись о боковое стекло, упала под сиденье), изрядно глотнул. Закусив рукавом, он передернулся от выпитого и довольно произнес:

- Сударь, собла... бля, как там гово... бла-го-во-ли-те объясниться! По-моему, вы изрядно наебываете наше культурное общество! - Все снова засмеялись, за исключением Пушкина, снова забивавшего пипетку.

- Правильно делает пацан. - произнес он. - Пусть книжки читает. Люди с интеллектом ниже прожиточного минимума быстро дохнут как скоты. Везде так.

- Хорошо, Пушкин. - заулыбался в зеркале заднего вида водитель.- Как приедем - сразу за буквари... У нас там целых два ящика "букварей" - стоят, пылятся... армянские, кстати!

Виталик же сидел и прикидывал единственные два, как ему казалось, варианта продолжения "путешествия": либо они все разобьются насмерть на следующем же крутом повороте, либо он попадет под "горячую руку" разошедшихся в пьяном угаре парней и его забьют до смерти. Оба варианта казались куда более реальными, нежели остаться в живых. "Иногда лучше быть одному на дороге и использовать свои порядком уставшие ноги, чем ехать в компании, которая сулит всего два варианта судьбы. - думал тогда Виталик. -Неизвестность тоже бывает разной."

Сейчас, размеренно покачиваясь в вагоне метро, он вспоминал свои юношеские страхи с улыбкой. Кто эти люди на самом деле? Что с ними теперь? Жив ли еще этот Пушкин? - Теперь это совершенно не важно. Но растатуированные кисти человека из ниоткуда так и остались в памяти.

Он вышел на Центральной и почувствовал, что его действительно клонит в сон. Теперь уже безо всяких выдумок. Вынырнув из подземки - тут же сощурился - к солнечному свету всякий раз приходится привыкать, будто впервые в жизни его видишь. Понимая, что, хоть и совсем немного, но все же опаздывает, Витя прибавил шаг, надеясь поймать преподавателя еще до того, как он скроется за дверью лекционного зала.

Занятия можно было пока не посещать. Несмотря на то, что восстановление его - дело решенное, необходимо было сдать еще два экзамена прежде, чем его окончательно восстановят в списках студентов, допущенных к занятиям. Предметы были не такими уж и тяжелыми, тем более Витя последние два месяца только и делал, что готовился по требовавшимся дисциплинам.

На входе в университет щуплый охранник обыскивал маленькую пухленькую студентку уже в той степени дотошности, когда можно говорить об "обыске с пристрастием". Студентка от "пристрастия" была уже пунцовая лицом, сгорая от стыда, но терпела все "изыскания" охранника безропотно и, все же, с некоторой укоризной в глазах, увеличенных большими толстыми линзами в металлической оправе. Турникеты работали в обе стороны совершенно свободно, поэтому проходили все, кому угодно - охранник тяжело дышал и был занят. Уже в вестибюле, подходя к лестничному маршу, Виталика окликнули. Спешащий на самый верх, он недовольно оглянулся и только после остановился. Как вкопанный. Это была девушка. Слишком серьезная на вид, что выдавало в ней пятикурсницу с претензией не только на красный диплом, но и аспирантуру. Впрочем, она была мила. Звали ее Леной и она была чертовски мила. Но прежде, когда, во время совместной учебы, Витя отчаянно и, как ему тогда казалось, навечно влюбился в нее, - тогда она была идеальной. По крайней мере, так считал Витя.

- Не узнаешь? - с сухостью "школьной училки" произнесла она (черные туфли, того же цвета колготки, того же цвета облегающая юбка, доходящая ровно до середины колен, и такая же черная кофточка с горлом, прячущим длинную, изящую шею). Волосы убраны в тугой "конский хвост". Так и есть - "училка".

- О, нет, что ты! Здравствуй, Лен! - заулыбался, краснея, Виталик, вспоминая последние события, связанные с Леной и приведшие к так и не улаженной ссоре.

Уже успев взобраться на три ступеньки выше своей "отчаянной любви", он спустился, подошел к ней и осторожно обнял, будто остерегаясь сопротивления или вовсе - открытого нападения. Но она не сопротивлялась. Не удержавшись, он прижал ее к себе чуть сильнее, чем того требует давняя дружба и, прикрыв глаза, глубоко вдохнул, мгновенно окутавшись ароматом ее волос. Забывшись на мгновение, он тут же очнулся и резко отпрянул, что ее смутило, пожалуй, больше, чем крепкие объятия.