Дин Кунц - Апокалипсис Томаса

Крепко вцепившись в рукоятки, я намеревался удерживать крышки на месте, готовясь к тому, что сейчас их попытаются поднять.

Гость, шаркая, подошел ко второму ларю, но не стал сразу открывать его. Вместо этого ощупал пару вентиляционных отверстий перед моим лицом.

Если темнота, в отличие от меня, не полностью ослепила охотника, сетка с крошечной ячейкой, конечно же, не позволила бы ему меня разглядеть. Тем не менее я занервничал, думая, что сейчас мы, возможно, смотрим друг другу в глаза.

Но отвлекаться опасно. Мне следовало полностью сосредоточиться на том, чтобы изо всей силы тянуть рукоятки вниз. Только тогда при внезапном рывке крышки бы не поднялись, и незваный гость мог решить, что их заклинило от времени.

Новое ощупывание сетчатых экранов последовало вроде бы с тем, чтобы пощекотать мне нервы. Будто охотник знал, где я, и решил подсолить мою плоть потом страха, чтобы сделать ее вкуснее.

Потом он принюхался. Принюхался к отверстиям, словно гончая, ищущая запах дичи.

Мне оставалось только радоваться, что воздух благоухал озоном, который, конечно же, забивал все прочие запахи и усложнял поиск.

Принюхивание завершилось громким фырканьем, невероятно шумным, свойственным не человеку и не собаке, а какому-нибудь хищнику.

Озон пощипывал носовые пазухи, но я верил, что провидение не даст мне чихнуть, отказывался тревожиться, отказывался размышлять о негативных ожиданиях, и я не чихал, не чихал, по-прежнему не чихал и вдруг издал не очень-то приличный звук.

В пустом, обшитом стальным листом ларе «взрыв» прозвучал так громко, что мне, конечно, от стыда захотелось бы провалиться сквозь землю, если бы меня прежде всего волновали приличия. Но в тот момент на первом плане стояло выживание. Я даже не ощутил смущения, потому что меня охватил ужас.

В этом веке самовлюбленности нарциссы окружают нас со всех сторон, что меня крайне удивляет, поскольку многое в жизни толкает нас к смирению. Каждый из нас потенциальный источник глупости, каждому из нас приходится сталкиваться с последствиями глупости других, а кроме этого природа частенько тычет нас носом в нашу абсурдность, тем самым напоминая нам, что никакие мы не владыки вселенной, хотя нам нравится примерять на себя эту роль.

Даже до того, как я выдал свои присутствие столь непристойным звуком, — и, чтобы расставить все точки над «i», только звуком — я знал, что никакой я не владыка вселенной. Я лишь надеялся, что окажусь владыкой фуражного ларя, фактически тайным владыкой.

Но и это скромное честолюбивое желание теперь реализоваться не могло, потому что неведомое мне существо принялось скрести по ларю, пытаясь оторвать одну крышку, вторую, обе сразу.

В отчаянной решимости я крепко держался за рукоятки, и мне было гораздо проще, чем моему сопернику, который никак не мог ухватиться за край крышки, пока фаска оставалась в соответствующей канавке.

В желании добраться до меня существо не только фыркало, но и рычало, и ревело, и даже визжало, подталкивая меня к выводу, что моя первоначальная догадка верна и я имею дело не с людьми, ибо характерное «сукин сын» не прозвучало ни разу.

Сородичи существа тоже набились в кладовую. Злобный хор звериных звуков усилился, их голоса ничем не напоминали голоса обезьян, но какофония не отличалась от той, которую можно услышать в обезьяннике во время грозы.

Тот, кто вошел в кладовую первым, продолжал отчаянные попытки поднять крышки, тогда как все остальные принялись лупить по ним и стенкам ларя. Они раскачивали мое убежище, хотя в таком маленьком помещении не могли развернуть его и поставить на боковину.

Я чувствовал себя мышью, оказавшейся в жестянке, которую пинками пасуют друг другу жестокие мальчишки.

Поскольку мои годы заполняли борьба, преследование и бегство от преследователей, чаще на своих двоих, чем на автомобиле, и потому что жареное я ем гораздо реже, чем готовлю для других, я нахожусь в приличной физической форме. Но руки уже начали болеть от напряжения: я прилагал все силы, чтобы удержать крышки в закрытом положении.

И мыслить позитивно с каждой минутой становилось все сложнее.

Один или несколько членов этой голодной толпы — если их привело сюда желание плотно закусить, а не что-то совсем уж немыслимое — принялись яростно скрести по сетчатым экранам, которые закрывали вентиляционные отверстия, а потом не только скрести. Тонкая сетка рвалась со звуком, который издает бегунок, разделяющий зубцы миниатюрной молнии, указывая, что существа, которые пытались добраться до меня, или вооружены ножами, или у них невероятно острые когти.