Дуглас Кеннеди - Крупным планом

В течение пяти месяцев после завершения романа от него отказались двадцать пять издательств, но, боже мой, как мучительно близка была удача в трех из них. Редактор в «Атенеуме» сказал. Бет, что хочет напечатать ее роман, но через две недели после этого потерял свою работу в результате какой-то редакционной заварушки (а его урод бухгалтер не увидел в романе «коммерческих» возможностей). На этот раз разочарование Бет было очень глубоким, но все — агент, лесбиянки и я собственной персоной — лезли из кожи вон, чтобы вселить в нее уверенность, убеждая ее, что все рассказы о триумфальном явлении миру знаменитых писателей забывают упомянуть, что до этого триумфа как минимум пять их работ было завернуто.

— Тебя обязательно напечатают, — сказал я ей несколько месяцев спустя, когда пришло последнее письмо с отказом. — Только не теряй присутствия духа.

— Лезь на каждую гору, переходи через каждую реку, — мрачно пропела она, затем добавила: — И кстати, дорогая, опускай подбородок, когда блюешь.

Той осенью Бет опускала подбородок довольно часто, поскольку страдала от хорошо известного недуга, называемого утренней тошнотой. Она подхватила эту болезнь одним вечером, когда мы вернулись из местного итальянского ресторанчика на Принц-стрит. Перегруженные кьянти, мы начали срывать друг с друга одежду, как только вошли в квартиру, и не сочли нужным побеспокоиться о таких пустяках, как диафрагма Бет. Уж эта пьяная страсть. И утренние сожаления с похмелья.

— Мы вели себя как последние идиоты, — заявила Бет, когда мы мучились похмельем во время завтрака в «Одионе» на следующий день. — Особенно если учесть, что я как раз в середине цикла.

— Да не волнуйся ты, — утешил ее я. — Вряд ли мои ребятки способны плыть против течения.

— Меньше всего нам сейчас нужен ребенок.

— Да ничего не будет, детка.

Но, увы, все произошло.

— Ты хочешь, чтобы я его оставила? — спросила она в тот вечер, когда мы узнали эти новости.

— Конечно, — сказал я. Но правдой это было только наполовину. Идея отцовства — и связанная с этим ответственность — приводила меня в ужас. Но я отчаянно не хотел терять Бет. Несмотря на ее уверения, что мы никогда не поженимся, за те два года, что мы жили вместе, я не меньше пяти раз делал ей предложение, но она мне всегда отказывала. Бет каждый раз ласково объясняла мне, что, хоть она и собирается прожить со мной длительный срок, понятие «замужество» слишком «буржуазно» для таких будущих людей искусства, как мы. Теперь, когда я вспоминаю то время, я догадываюсь, что уже тогда что-то во мне побаивалось ее сильной тяги к личной независимости. Я знал, что она меня любила и хотела быть со мной, но мне еще нужно было знать, что она не сможет с легкостью уйти от меня. Поэтому, обнаружив, что мы превратились в будущих родителей, я умудрился убедить себя, что ребенок прочно и навечно привяжет нас друг к другу.

Еще я знал, что при всех ее заявлениях насчет свободы выбора Бет никогда не станет прерывать беременность. Ей уже пошел тридцать второй год, биологические часы тикали, а ее романы все не попадали в печать. Разумеется, она затевала скандалы насчет того, что становится копией своей матери, но я относился к ним с большим терпением. Мы будем продолжать жить в городе. Она будет продолжать работать. Наймем няню на целый день для младенца. Она сможет продолжать вставать в шесть утра и работать над своим романом, прежде чем уйти на работу. Я уверял ее, что жизнь наша ничуть не изменится.

— Ничего не выйдет, — возразила она.

— Очень даже выйдет. И после того как мы поженимся…

— Так я и знала, что ты это скажешь.

— Нам стоит это сделать. В смысле, мы ведь и так живем как…

— Ты никак не хочешь сдаться, верно?

— А почему я должен сдаваться, если дело касается тебя? — поинтересовался я.

— Лесть не приведет тебя…

— Еще как приведет, — сказал я, прижимая ее к себе. От души поцеловал.

Тогда она взяла мое лицо в ладони и внимательно посмотрела на меня.

— Думаешь, мы об этом не пожалеем? — спросила она.

— Ты знаешь, что нет.

— Тут и конец нашим мечтам насчет искусства.

— Мы обязательно своего добьемся.

— Может быть… но если я когда-нибудь, вообще когда-нибудь заговорю о том, что надо переехать в пригород, пристрели меня.

Я не стал напоминать ей об этих словах через тринадцать месяцев, когда она в панике позвонила мне в офис.

— Ты должен немедленно приехать домой, — сказала она, явно с трудом удерживая себя в руках. Мое сердце остановилось. Адаму едва исполнилось шесть месяцев. «Смерть в колыбели», менингит, детский энцефалит…