Дуглас Кеннеди - Крупным планом

По крайней мере, так думал я, когда метался по лесной дороге, не обращая внимания на пламя, которое окружало ее со всех сторон.

— Эй ты, фотограф! — Я обернулся и увидел старшего офицера, который показывал прямо на меня. — Кончай снимать.

— Еще две минуты, и я исчезну.

— Я хочу, чтобы ты…

Он не закончил фразы, потому что внезапно из леса взметнулась стена огня и охватила пожарного, который стоял от него в десятке футов. К нему сразу бросились трое его товарищей. Я навел камеру на факел, в который превратилось его тело. Мой палец продолжал давить на спуск, когда он крутанулся в агонии, одежда и волосы горели, товарищи тщетно пытались справиться с пламенем. Когда огонь потух, бедняга сделал шаг вперед, упал и остался лежать неподвижно. Я успел сделать шесть кадров, пока он падал. Я продолжал щелкать, когда старший офицер попытался сделать ему массаж сердца, потом пощупал пульс. Последний мой кадр: этот офицер на коленях у тела, лицо закрыто руками.

— О господи…

Это была Анна. Она стояла за мной и с ужасом смотрела на погибшего парня.

— Он что… — спросила она.

Я кивнул.

Она прижалась губами к моему правому уху и прошептала:

— Ты все снял?

— Да. Как твои легкие?

— Все еще дышат.

К нам подошел пожарный.

— Вам пора уезжать, — сказал он. — Немедленно.

Мы уехали. Через десять минут мы уже были на шоссе 200. Когда мы свернули к Маунтин-Фолс, я остановил машину, выскочил и потратил целую пленку, чтобы снять это пожарище внизу, в долине. Пламя все еще было таким высоким, что, казалось, языки его лизали летящие над лесом самолеты, а над недавно зеленым каньоном висело густое зловещее облако дыма.

Анна подошла ко мне, когда я кончил снимать.

— Наверное, хана моему домику, — заметила она.

— Тебе могло повезти, — возразил я. — Огонь к озеру не приближался.

— Даже если лачуга выжила, кому захочется отдыхать в сгоревшем лесу?

Зазвонил ее мобильный. Она ответила. Разговор был стремительным.

— Да… да… цветные и черно-белые… Пока один погибший… Да, он это снял… Да, мы будем там через час. Не позже… — Она повернулась ко мне: — Редактор. Он в восторге, что мы едва заживо не сгорели… и что ты вовремя воспользовался камерой. Он держит первую полосу, так что нам надо торопиться.

Когда мы выехали на шоссе 200, Анна увеличила скорость «эм-джи» до 90 миль в час.

— Сколько ты всего пленок нащелкал?

— Семь черно-белых, четыре цветные.

— Блеск. Мы лучше дадим черно-белое фото на первой полосе и цветные на развороте. И цветные фото будут великолепно покупаться.

— Кем?

— «Тайм», «Ньюсуик», «Ю-Эс-Эй тудэй», может быть, даже «Нэшнл джеографик». Кто больше заплатит.

— И кто будет их продавать?

— Я — в качестве фоторедактора газеты.

— Я и не знал, что согласился передать права газете.

Она подняла глаза к небу:

— Нет, ты настоящий романтик.

— А тебе бы все продать.

— Ладно, давай обсудим, — сказала она. — Сколько ты хочешь за первое появление снимков в газете?

— Две тысячи.

— Иди к черту.

— Я едва не доигрался до кремации, чтобы дать тебе лучшую серию снимков года. Могла бы быть щедрой.

— А ты мог бы быть реалистом. Мы же все еще газета маленького городка. Для нас даже тысяча чересчур.

— Тогда придется продать их кому-нибудь еще.

— Полторы тысячи. И все, что получим от продаж, делим пополам.

— Пятьдесят пять на сорок пять.

— Я тебя ненавижу, — сказала она.

Я наклонился и поцеловал ее волосы.

— Ну а я тебя люблю, — сказал я.

Она внезапно повернулась и уставилась на меня.

— Смотри на дорогу, — напомнил я ей.

— То, что ты сейчас сказал, не для того, чтобы продать подороже?

— Ну, ты та еще штучка, мисс Эймс.

— Ну… — наконец произнесла она, — похоже, мне придется согласиться с твоими условиями.

Мы добрались до редакции за сорок пять минут. Джейн, помощница Анны, вышагивала по вестибюлю, ожидая нас. Она ужаснулась нашему виду.

— Мать твою, вы только посмотрите, — сказала она. — Выходит, действительно горело?

— Еще как, лапочка, — сказала Анна. — Теперь мчись в лабораторию и тащи туда пленки Гари. Через час я хочу видеть пробные отпечатки.

Мужчина средних лет, в пиджаке из твида, застегнутой доверху голубой рубашке и вязаном галстуке, решительно направился к нам:

— Бог мой, Анна, почему ты не в больнице?

— Просто малость сосновой сажи, Стю.

— А вы не иначе как Гари Саммерс, — сказал он и протянул руку: — Стюарт Симмонс.