Сюзан Айзекс - После всех этих лет

Я покачала головой. В этот момент мимо нас по собачьей дорожке пробежал бассет и его хозяин, широкоплечий мальчик, этакий азиатский вариант Бена. Низкорослый пес так бурно выражал восторг от прогулки с мальчишкой, что готов был без конца прыгать вокруг него.

— Понимаете, Рози, — быстро сказал Винни, — любой в вашем положений — женщина одна в доме ночью — поддался бы панике при одной мысли о том, что в дом забрались грабители.

— Что вы говорите?

— Вы знаете, о чем я говорю.

— Что я должна подать официальное заявление в полицию? «Ваша честь, я услышала, что в кухне мужчина, и не вызвала полицию, и не нажала кнопку сигнализации. Нет, я спустилась вниз и не узнав мужчину, с которым была близка в течение двадцати пяти лет, приняла его за вора, поэтому, глядя ему прямо в лицо, я всадила ему нож в брюшную аорту».

— Я просто хочу сказать, что время, когда я мог что-то сделать для вас, почти ушло. Послушайте, так я представляю себе ваше нынешнее положение. Полицейские страшно злы на себя за то, что дали вам ускользнуть. Но уверяю вас, еще больше они злы на вас. Вы уже наделали достаточно глупостей. Вы очень умная женщина, но, похоже, вы считаете себя невидимкой. Это далеко не так. Вы полны сил и — даже больше — светитесь каким-то тихим счастьем. Если вас схватят до того, как я смогу, как-то договориться с полицией, это не сулит вам ничего хорошего.

Я потрепала его по руке.

— Но что бы ни случилось, вы сделаете для меня все возможное, Винни. Не так ли?

— Да, Рози, — сказал он совершенно серьезно. — Я постараюсь.

Я видела, как Винни сел в такси и уехал. Какое-то время я сидела на скамейке, глядя на собак, хотя ни одна из них не виляла больше хвостом от ощущения, что жизнь — это вечный праздник — так, как это делал бассет. День клонился к вечеру, свет потускнел и стал медленно угасать. Люди моего возраста спешили домой. Школьники и студенты неторопливо слонялись по парку. Парочки обнимались так тесно, будто бы пытались согреть друг друга в этот ставший холодным вечер.

Спустя полчаса я вернулась к Денни. Он, лежа на кушетке, крутил компакт-диски с музыкой, которая мне, при всем моем свободомыслии и желании быть под стать ему, не могла понравиться. Я послала ему воздушный поцелуй. Он протянул ко мне руки — лениво, чувственно. Я собиралась уйти от него до того, как он перестанет относиться ко мне, как к любовнице и вспомнит, что я гожусь ему в матери.

Я зашла в ванную и надела серый свитер вместо его черного и кардиган. Когда я вышла из ванной, музыки не было.

— Куда ты идешь, Рози?

— Мне нужно кое с кем повидаться.

Секунду он стоял молча, потом обвил меня руками и прижал свою голову к моей.

— Позволь мне побыть с тобой, — попросил он.

— Не надо, Денни.

— Не считай это ошибкой, но если ты пойдешь на это одна, ты влипнешь. Если эта бывшая секретарша твоего мужа позвонила в полицию…

— Не думаю, чтобы она стала это делать.

— Именно поэтому ты и влипнешь Рози. Если она, позвонила, они расставят своих людей во всех местах, где предположительно ты можешь появиться. Они схватят тебя в ту же секунду.

Я потрепала его по волосам. Они были шелковистыми, как у маленького ребенка.

— Я не пойду туда, где они меня могут ждать.

— А куда ты пойдешь?

— У меня есть план.

— Позволь мне помочь тебе.

— Ты мне уже помог.

— Почему же ты бросаешь меня сейчас? Ладно тебе, Рози. Это было так здорово. Разве нет?

Перед тем как мы расстались, Денни предложил мне денег. Я отказалась. Я взяла ключ от его квартиры, хотя, в глубине души, я знала, что никогда не вернусь туда. Как только я выскользнула из его объятий, он сказал:

— Если бы я думал, что это ты убила его, я бы, черт возьми, чувствовал себя гораздо лучше. Я бы знал — шарики у нее крутятся. Она может постоять за себя. А так, я просто очень боюсь за тебя.

Картер Тиллотсон делал очень серьезные операции в нью-йоркской больнице, которая находилась на расстоянии десяти домов от его офиса. А такими пустяками, как удаление мешков под глазами, лишнего жира, и прочими, мелочами, отравляющими человеческое существование, он занимался в своей собственной операционной. Она была очень удобно расположена: сорок минут на машине от его дома в Шорхэвене до стоянки на Ист-Энд-авеню, где он оставлял свой «мерседес», — наскоро чашечку кофе, быстро вымыть под краном руки, и у него еще оставалась пара минут до обхода пациентов, который начинался в половине девятого утра. Его в общем и целом приятную жизнь омрачала только его усадьба Эмеральд-Пойнт. Это был один из красивейших архитектурных памятников на северном побережье Лонг-Айленда, который, казалось, был создан только для того, чтобы вкладывать в него деньги. И этому не видно было конца. Поэтому-то Картер, как сумасшедший, и оперировал целыми днями. Он принимал пациентов до десяти или половины одиннадцатого вечера — и так пять дней в неделю. По крайней мере, так он говорил Стефани. Я хотела проверить, так ли это было на самом деле.