Молли Катс - Никто мне не верит

Он прошел пританцовывая к окну и облокотился на подоконник, чтобы посмотреть на машины, движущиеся по бульвару Моррисей в рождественскую ночь.

Он продолжал держать свои чувства в напряжении, потому что они давали ему пищу для размышлений, но радость от игры с ними пропала у него уже очень давно.

Он все еще любил вносить изменения в человеческую личность. Все еще ощущал потребность в сувенирах — проколотые уши или нос, татуировка, которые он или она должны были видеть каждый день всю оставшуюся жизнь и помнить о том, кто так изменил их.

Но сами эти изменения были уже совсем не те, которыми он занимался в Агуанге. Его старые трюки с корнями и семенами были детской шалостью в сравнении с тем, что он делал сейчас. Бросил и убежал — такой была его старая техника; только прячась и таясь, он мог наблюдать за тем, что происходило дальше.

Какое удовлетворение он получал, думая о том, что перешел на совершенно другой уровень, где его личность, а не ее анонимные действия, превращалась в инструмент моделирования этих изменений.

Туда, где его прямое участие не являлось лишь дополнением к процессу.

Оно составляло суть процесса.

Машин на улице было мало. На бульваре Моррисей было относительно спокойно. К югу, на расстоянии двух кварталов от его дома, где жилая часть улицы переходила в торговую, был открыт магазин, работавший с семи до одиннадцати, и больше ничего интересного из окна Грега видно не было. Даже окна типографии, которая работала без выходных, были темными.

Однажды в Цинциннати у него была девушка, работавшая в типографии наборщицей. Очень тонкая с темно-русыми волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Когда он, наконец, уговорил ее раздеться, на что потребовалось, если ему не изменяет память, пять непривычно долгих дней, она оказалась ужасно костлявой.

Сувениром для нее стали проколотые для сережек уши.

Она переезжала с одной квартиры на другую по меньшей мере дважды, прежде чем он оставил ее в покое.

Его не привлекали худые женщины; они были менее уязвимы для его самых утонченных тактических ходов. Но после наборщицы все же было несколько таких, которые принесли ему радость и прекрасно поддались его моделированию. Например, та учительница третьего класса, которую он назвал мисс Чипе; она сделала для него татуировку на плече. Позднее он водил ее по самым непристойным стриптиз-клубам, которые мог предложить Вегас, и убедил ее в том, что для него будет высшим наслаждением, если она в интимной обстановке и только для него сделает что-нибудь подобное.

Она так и не увидела камеру, которую он спрятал в лампе. Зато увидела целое собрание обалдевших от удивления школьников, когда он подменил пленку о миграции птиц на ту, которую сделал сам.

Танцевальная музыка закончилась, и зазвучала медленная песня. Теперь он сидел, сонно позевывая; пришло самое время ложиться спать.

Майк Делано сидел, наклонившись над своим столом, и рассматривал пустую чашку.

У него было выше головы бумажной работы, и он пытался понемногу разобраться с ней.

Жвачка для ума; ты имеешь возможность думать, пока разгребаешь это дерьмо — а разгрести его нужно было к завтрашнему дню, последнему дню 1992 года.

Единственная проблема заключалось в том, что от него требовалось написать в этих бумагах что-нибудь осмысленное.

Он дошел до рапорта о том, как они извлекали енота из квартиры Линн. Естественно, анализы подтвердили, что он был бешеный. Лаборатория была в этом заранее уверена. Он думал позвонить и сообщить об этом Линн, но после сражения в рождественскую ночь, два их последних разговора носили чисто официальный характер, и они были короткими и формальными.

Две недели назад он видел, как его сестра Клэр кричала на своего сына, который выскочил на дорогу перед идущей машиной. Клэр можно было понять, хотя она выбрала совсем не ту мишень, чтобы излить свои эмоции: «Теперь, когда я знаю, что он не умер, я хочу убить его».

Именно это он и делал сейчас в отношении Линн.

Зазвонил телефон на его столе.

— Делано.

— С Новым годом, — сказала женщина.

— Кто это? — пробурчал он.

— Детектив Абигайль Стерн. Департамент полиции Лос-Анджелеса. Вы, вероятно, хотите продиктовать мне номер вашего факса.

Он выпрямился на стуле.

— Зачем?

— Чтобы получить выполненный с помощью фоторобота портрет Джерарда Джона Сэллинджера. Мужчина, черный/коричневый, шесть-один, один девяносто, дата рождения 11/8/53. Плюс жалоба от 7/2/88, поданная некой Барбарой Элис Хайсмит. Преследование, последовавшее за любовной связью, возможное незаконное проникновение в квартиру, та-та-та, состав преступления не доказан. Постоянные телефонные звонки, та-та-та, и так далее, и тому подобное, а теперь мы переходим к последнему абзацу, из которого мы узнаем, что Барбара Элис получила от этого джентельмена против своего желания несколько комплектов нижнего белья порнографического типа и по его просьбе сделала себе татуировку на бедре.