Эрик Ластбадер - Цзян

— Мы так не договаривались.

— Договоренности бывают только с цивилизованными людьми, — пояснил Комото, и по тому, как его голос отдалялся, Джейк понял, что он уже идет через лужайку к дереву. — А не с итеки.

—Чувство чести свойственно даже некоторым животным, — сказал Джейк, не будучи, однако, уверен, что оябун его слышит.

Он почувствовал, что Тоси подходит к нему с левой стороны. И через мгновение холодное дуло револьвера угнездилось в его ухе.

— Итеки, - тихо сказал ему Тоси, — ты обречен, независимо от того, как ты себя поведешь. У меня есть приказ пристрелить тебя даже прежде, чем ты натянешь тетиву.

Джейк не ответил. Он велел себе не обращать внимания ни на какие провокации. Он чувствовал, что якудза до предела завернула все винты, чтобы заставить его сломаться. Комото очень хочется показать варвару его неполноценность. Но он не получит этого удовлетворения. Тем не менее, Джейк чувствовал грызущее его опасение. А вдруг они говорят все это всерьез! Тогда он доживает свои последние мгновения.

Он замкнул свое сознание от всех внешних воздействий, сконцентрировавшись на ощущении лука в руках: от центра лука в левой руке и до правого плеча, до которого он должен натянуть тетиву. Сплетенная из пеньки, она была такой жесткой, что больше подходила для боевого лука, чем для спортивного. Тем лучше.

Джейк стоял не шевелясь. Он начал центрировать себя, расширяя сознание так, что появилось ощущение стоящих вокруг деревьев, будто он видел их, и того узкого туннеля, в который он мгновение спустя пошлет стрелу. Он чувствовал малейшие дуновения ветерка, которые могли сыграть свою роковую роль в последний момент.

Он слышал ночные шорохи, стрекотание кузнечиков, полет ночных бабочек вокруг фонаря у дома. Он слился с природой. И он нашел ба-маак, пульс. И от него протянулась ниточка к тому месту у дерева, где стоял Микио Комото. Будто совсем рядом, Джейк ощутил легкое движение воздуха, создаваемое раскачивающейся марумоно.

Он стал в классическую позу лучника, дыша глубоко и ритмично нижней частью живота, где, по японским поверьям, гнездится внутренняя энергия человека: хара.

Он поднял левую руку, пристроил тупой конец стрелы к тетиве и поставил лук в боевую позицию. Он чувствовал присутствие Комото так ясно, словно тот находился в двух шагах от него, а не в сотне метров.

Джейк начал натягивать тетиву, держа стрелу на уровне носа. Сейчас он подошел к третей — и самой критической — ступени в искусстве стрельбы из лука. Сосредоточенность достигла максимума, как и напряженность самого лука, а сознание сконцентрировалось на мишени, раскачивавшейся туда и обратно на другом конце лужайки. Тик-так, тик-так...

Вороненая сталь холодила его ухо. Свистящий шепот Тоси:

— Прощай, итеки.

Не думать ни о чем, кроме стрелы! Тетива дрожит от напряжения, мощь нарастает в бамбуковых пластинах. Ба-маак. Чувствуй пульс!

Тик-так! - раскачивается мишень рядом с лицом Комото, почти задевая его за нос тремя торчащими из центра наконечниками стрел.

Он отпустил стрелу!..

Теперь подключить к делу зансин - способность, позволяющую сэнсею —лучнику управлять стрелой во время ее полета. Она сродни сопутствующим действиям в других боевых искусствах. Пустить стрелу недостаточно без этого последействия.

Услышал жужжание стрелы и затем — приятное ШМЯК! Он ждал этого звука. Опустил лук и содрал с глаз повязку. Щекочущее ощущение у левого уха исчезло. Джейк взглянул на Тоси. Тот стоял рядом, опустив руку с револьвером. Его вытаращенные от удивления глаза были направлены в сторону дерева.

Джейк тоже перевел взгляд на другой конец лужайки. Оябун стоял у стройного японского кедра. У его ног валялась марумоно, как выброшенная тряпичная кукла.

Стрела Джейка перебила веревку, на которой висела мишень. А сама стрела торчала в стволе дерева, прямо над головой Микио Комото.

Сверкающий черный «ЗИЛ» мчался по крайней левой полосе, оставляемой свободной на всех главных московских улицах для правительственных и прочих машин со спецсигналом.

На заднем сидении сидели рядышком генерал Карпов и Юрий Лантин. Вечерело. Улицы, по которым они проезжали, казались пыльными от избытка солнечного тепла и даже какими-то смущенными от таких щедрот лета. Они словно тосковали по голубоватым сугробам долгой зимы, по морозному пару изо рта прохожих, по заиндевелым бородам терпеливых москвичей, выстаивающих в длинной очереди, чтобы попасть в Мавзолей Ленина на Красной площади.