Эрик Ластбадер - Мико

— Я вижу, дела у них идут, — заметил он, когда им подали первое блюдо из свежих устриц из Блю-Пойнта. Он вновь улыбнулся какой-то светлой, успокаивающей улыбкой, обнажив здоровые белые зубы. — Моя семья не купалась в роскоши. И мне пришлось немало потрудиться, чтобы заработать то, что у меня теперь есть.

У нее вдруг пропал аппетит, она поняла, что готова согласиться на его предложение, хотя суть его была ей не совсем ясна. Но такие предложения на дороге не валяются. Она давно поняла, что за них нужно тут же хвататься, пока они не ускользнули.

Она так увлеклась мыслью о новой работе, что даже спросила Рика, нельзя ли приступить к ней прямо с завтрашнего дня, в пятницу, чтобы не терять время на уик-энд. Николас только что оставил ее, у нее не было никаких планов и целых три дня ожидания — это уж слишком, у нее не хватит терпения. И вот таким образом она появилась сразу после восьми часов утра — час до положенного времени — на углу Мэдисон-авеню и 54-й улицы. Великолепно оборудованные — словно из двадцать первого века — офисы компании “Миллар, Соумс и Роберте” располагались на трех этажах: изысканная меблировка, какую только можно купить за деньги, окна от пола до потолка, машинный и производственный отделы — что должно облегчить ей работу. Ведь она привыкла все делать сама. А теперь, как сказал ей за обедом Рик, она сможет сосредоточиться только на идеях, предоставив остальным воплощать ее наброски.

Рик сам представил Жюстин своей секретарше Мин. Девушке было не более двадцати, в ее темных волосах проглядывала зеленая прядка — очевидно, некая уступка агентства веяниям постпанковой эры. Но Жюстин быстро обнаружила, что под спутавшимися волосами скрывается острый ум, хорошо разбирающийся во всех хитросплетениях бизнеса.

Кабинет Жюстин находился этажом ниже кабинета Мери Кейт и был несколько меньше, чем у ее подруги (Мери Кейт была вице-президентом). Но все равно он был светлый и просторный. На чистом столе рядом с телефоном стояли красивые цветы, перевязанные розовой ленточкой с надписью “Удачи!”. Обстановки в кабинете явно не хватало, и она казалась набором случайных предметов.

Рик извинился за нынешнее состояние кабинета, сказав, что в компании самый разгар реорганизации и Мин принесет ей пачку каталогов мебели и всяких иных, “так что через пару недель все уладится”.

Она поблагодарила Рика за цветы и, поставив их на подоконник, уселась за свой новый стол. Возбужденная впечатлениями и забыв, что в Токио была уже ночь, она прежде всего позвонила Николасу. Отель отказался соединить ее с клиентом, услужливая телефонистка спросила, срочный ли это заказ. Она объяснила Жюстин, какое у них сейчас время, и Жюстин оставила для него сообщение, естественно, не зная о том, что он в этот самый час вышагивает по “Дзян-Дзян”.

Положив трубку, она почувствовала острый приступ печали. Никогда еще она не переживала так остро отсутствие Николаса, никогда еще не хотела так сильно, чтобы он поскорее вернулся. Страх и тревога поселились в ней с того дня, как он сообщил ей, что собирается поработать на ее отца. Не были ли опасения надуманными? Когда дело касалось отца, она чувствовала, что ее захлестывают разные эмоции. Еще бы! Весь ее образ жизни диктовался Рафаэлем Томкиным. Когда ей было двадцать, он, без ее ведома, оборвал все ее любовные связи; будучи подростком, она видела, как пагубно действовали его резкость и самонадеянность на мать; когда она была совсем ребенком, его постоянная занятость бизнесом лишала ее отца. Новая работа Николаса была временной, но ее приводила в ужас одна мысль о том, что она может оказаться постоянной. Она слишком хорошо знала, каким настойчивым бывает ее отец, когда он на что-то решился. Ее испугал также и сам отъезд Николаса. После того ужасного ночного кошмара, когда Сайго с помощью Жюстин чуть было не убил Николаса, она почувствовала, что одиночество — это особая разновидность агонии.

Она знала: зло, причиненное Сайго, поселило в ней страх на всю жизнь, несмотря на усилия Николаса изгнать из нее этого дьявола. По правде говоря, она уже освободилась от мертвой хватки Сайго, но воспоминания преследовали ее всегда.

В самые глухие ночные часы, когда Николас безмятежно спал рядом с ней, она в ужасе просыпалась от ночного кошмара. Я чуть не убила его, повторяла она снова и снова, будто внутри нее жил незнакомец, которому она должна все объяснить. Как я смогла? Я, не способная убить даже рыбешку, а уж тем более человеческое существо, свою собственную любовь?