Эрик Ластбадер - Возвращение Борна

Линдрос прикусил губу.

— Иного выбора у меня нет?

— Лично я его не вижу. А ты? Эта сука, Алонсо-Ортис, твердо решила вырезать из меня фунт плоти — тем или иным способом. И мне, черт побери, не все равно, кого принести в жертву — какого-то занюханного детектива из полиции штата Вирджиния или моего любимого заместителя! Допустим, ты решил сделать себе харакири, Мартин, но подумал ли ты о том, как это отразится на мне?

— Боже всемилостивый! — воскликнул Линдрос, будучи уже не в состоянии выносить все происходящее. — Каким образом вам удалось в течение стольких лет выживать в этом гадючнике?

— А с чего ты взял, что мне это удалось? — спросил Директор, поднимаясь и надевая пальто.

К монументальному, сложенному из дикого камня готическому зданию церкви Матиаса Борн прибыл без двадцати двенадцать. Следующие двадцать минут он осматривался и привыкал к территории. Небо было чистым, воздух — холодным и бодрящим. Но на горизонте клубились густые тучи, и порывы свежего ветра доносили до Борна запах близкого дождя. Случайные звуки и мимолетные ароматы то и дело будили в его поврежденной памяти обрывки каких-то старых воспоминаний. Борн не сомневался, что когда-то в прошлом уже бывал здесь, но, как ни старался, не мог вспомнить, когда именно и с какой целью. Уже в который раз в его сознании всплыли образы двоих дорогих ему людей, и душу вновь захлестнула боль от утраты — такая сильная, что на секунду ему показалось, будто она способна вернуть к жизни Алекса и Мо.

Непроизвольно застонав, Борн тем не менее вернулся к тому, зачем сюда приехал, продолжив самым внимательным образом осматривать окрестности, желая убедиться, что враг не наблюдает за ним из укрытия.

Когда часы пробили полночь, он подошел к огромному южному фасаду церкви, над которым возвышалась восьмидесятиметровая башня с горгульями — каменными рыльцами водосточных труб в готическом стиле. На нижней ступени крыльца стояла молодая женщина — высокая, стройная и удивительно красивая. На ее длинных рыжих волосах играли отблески уличных огней, а позади, над порталом главного входа, печально взирал высеченный из камня еще в XIV веке лик Девы Марии. Женщина попросила Борна назвать свое имя.

— Алекс Конклин, — представился он.

— Ваш паспорт, пожалуйста, — потребовала она строгим, словно у чиновника иммиграционной службы, тоном.

Борн протянул ей паспорт и наблюдал, как женщина внимательно изучает его, водя по страницам подушечкой большого пальца. У нее были интересные руки: сильные, хотя и тонкие, с длинными пальцами и коротко остриженными ногтями. Такие руки обычно бывают у музыкантов. Женщине было не больше тридцати пяти.

— Откуда мне знать, что вы — действительно Александр Конклин? — спросила она.

— Ниоткуда. Разве человек может быть вообще уверен в том, что знает что-то наверняка? — ответил Борн. — Поверьте, вот и все.

Женщина фыркнула.

— Как ваше имя?

— Оно указано в паспорте.

Она посмотрела на него тяжелым взглядом.

— Я имею в виду ваше настоящее имя. То, которое вам дали при рождении.

— Алексей, — ответил Борн, вспомнив, что Конклин был эмигрантом, русским по национальности.

Женщина кивнула. У нее были правильные черты лица, на котором доминировали зеленые мадьярские глаза и большие, полные губы, обещающие неземное наслаждение тому, кто сумеет завоевать ее благосклонность. В ней ощущались некая напускная строгость и в то же время чувственность конца XIX — гораздо более невинного — века, когда недосказанное зачастую являлось значительно важнее высказанного вслух.

— Добро пожаловать в Будапешт, мистер Конклин. Меня зовут Аннака Вадас. — Сделав приглашающий жест, она добавила: — Следуйте, пожалуйста, за мной.

В следующую минуту они пересекли площадь перед главными церковными воротами и завернули за угол, оказавшись на боковой, плохо освещенной улице. Низкая деревянная дверь, обитая древними железными полосами, была едва различима в темноте. Женщина вынула маленький карманный фонарик, из которого, как ни странно, ударил мощный луч света. Затем, достав из сумочки старинный ключ, она сунула его в замок и повернула — сначала в одну сторону, затем в другую, дотронулась до двери, и от этого легкого прикосновения та бесшумно отворилась.

— Мой отец ждет вас внутри, — сообщила Аннака, и они вошли в просторное помещение церкви.

В колеблющемся свете фонарика Борн сумел разглядеть, что оштукатуренные стены церкви были покрыты цветными фресками со сценами из жизни венгерских святых.