Эрик Ластбадер - Французский поцелуй

— Ты мужественная женщина.

— Я? Одно время я было совсем скисла. Появление Дика меня чуть не доконало. Спасибо Максу, что помог.

— Он надежный друг.

— Да. Надежный. — Затем последовало молчание, какое порой бывает между близкими людьми, когда они далеко друг от друга. Оба думали о расстоянии, разделяющем их, и о том, как разлука скажется на их взаимоотношениях.

— Ну а ты как там? — наконец прервала молчание Аликс. — Очень трудно было? Я знаю, ты любил своего брата.

— Откуда ты это можешь знать? — удивился он. Она тихо засмеялась, и слышать ее смех было так приятно, что он даже зажмурил глаза. — Это же было очевидно, глупый. — В последовавшей за этим паузе было слышно потрескивание помех трансатлантического кабеля. Когда она опять заговорила, то еще более смягчившимся голосом. — Надеюсь, ты нашел то, что искал.

Крис уже в который раз поразился ее проницательности. — Почти, — ответил он, хотя и не совсем ясно представлял, что он имел в виду.

— И когда ты... — начала она, но резко оборвала начатую фразу. Начала снова. — Кристофер, я знаю, что не имею права это спрашивать, но когда ты вернешься домой? Кажется, я не видела тебя целую вечность. Я ужасно скучаю по тебе.

— Скоро, — ответил он, не в силах заставить себя дать более точный ответ. Он чувствовал притяжение реки из темного серебра и подумал о том, зачем она влечет его и что обещает. — Скоро вернусь домой. Жди.

Мун встретил Криса в аэропорту Мингаладон, расположенном в двенадцати милях к северо-западу от Рангуна. Мун ждал его полтора суток, потому что рейс, с которым Крис прибывал из Бангкока, задерживался. Для Бирмы это нормальное явление. Туристская виза Криса была действительна сроком на семь дней, но ему сказали, пусть это не волнует его.

Не говоря ни слова, Мун закинул чемодан Криса на заднее сидение заляпанного грязью и покрытого пылью джипа. Мотор взревел, будто в него сто лет не заглядывал механик или в дистрибутор залезла мышь.

Через три дня они уже наполовину поднялись на плоскогорье, шагая с рюкзаками за спиной. Их Мун достал из багажника джипа, прежде, чем они оставили его. Они шли медленно и были вынуждены часто останавливаться, потому что Мун все еще не полностью оправился от своего ранения, да и Криса тоже беспокоил его локоть. Из-за жары и влажности он каждый день дезинфицировал рану и менял бинты.

Где-то на исходе первого дня Крис сказал:

— Транг, Волшебник, мосье Вогез. Они все погибли. Он уже говорил Муну, что Мильо оказался мосье Вогезом.

— А Танцор?

Крис все еще не привык, когда Сива так называли.

— Целый день он находился между жизнью и смертью. Дышал, сердце билось, — вот и все. Врачи так и не поняли, что с ним такое Транг сотворил. Но, в принципе, теперь это не важно. Он выкарабкается. Мы с ним долго разговаривали, когда я улетал сюда.

— А как моя кузина?

— Сутан часто навещает его в больнице. — Он посмотрел на календарик на часах. Пожалуй, Сив уже удрал из больницы. — Она не одинока. Они с Морфеей, любовницей мосье Вогеза, сейчас большие друзья.

— Наверно, Сутан очень переживает, что она в Париже, а не здесь с тобой?

Крис не сразу ответил на этот вопрос.

— Не уверен, что она хотела сюда отправиться.

— Значит, она довольна тем, что присматривает за Танцором?

— Нет, — ответил Крис, — не думаю, что довольна. Она не хотела, чтобы я сюда летел, да и сама, пожалуй, не очень рвалась.

— А видела ли она необходимость этого?

— Необходимость моей поездки сюда? Право, не знаю. Сейчас мне кажется, что она вообще никогда не видела смысла во всем, связанном с Шаном. Ее нежелание примириться с тем, что ей приходилось порой делать, привело к какому-то раздвоению личности.

— Я виноват во всем этом, Кристофер, — сказал Мун. — Каждый день моей жизни я живу с ее болью. В моей душе была надежда, что с твоим возвращением в ее жизнь эта боль уменьшится.

Пробираясь сквозь невероятно густые, трехъярусные джунгли Шана, Крис думал, когда же, наконец, он вернется домой. Да и где он, его дом? В Ницце с Сутан или в Нью-Йорке с Аликс?

Шан.

Он простирался перед ним, достигая до самого неба.

На вторую ночь их промочил ливень, сопровождаемый совершенно жуткой грозой. Языки молний освещали горы почти как лампы дневного света, а слыша раскаты грома, легко можно было себе представить разгневанное божество, которое колотит палкой по барабанной шкуре небес. Дрожащие, мокрые птицы пытались скрыться от этого ужаса под явно неадекватными для этих целей ветками деревьев, сгибающимися под порывами ветра почти пополам.