Эрик Ластбадер: Глаза Ангела

Тори Нан уезжала в Буэнос-Айрес всякий раз, когда начинала скучать. Может быть, ей нравился этот город потому, что здесь она никогда не работала и, следовательно, была неизвестна столичным жителям, или потому, что, бездельничая, отдыхая в тени жакаранд — красивых тропических деревьев с мясистыми сочными листьями и гроздьями белых цветов, — она наконец могла не думать о Греге. А главное, почему-то только в Буэнос-Айресе, странном и каком-то неправильном городе, Тори могла заняться самоанализом, посмотреть на себя со стороны как на совершенно незнакомое существо.

Жители аргентинской столицы, по-испански «портеньос», походили на свой родной город тем, что не обладали внутренней гармонией. Эти люди, на удивление красивые, чувственные, безумно гордились собой и одновременно мучились, ощущая себя людьми второго сорта, так называемыми латинос, — теми, кто родился в Южной Америке. Словно школьники, отвергнутые сверстниками, они находились в растерянности, не понимая, зачем живут на этом свете. Отправляясь в Нью-Йорк, говорили, подчеркивая: «Я лечу в Северную Америку».

Эта черта латиноамериканского характера необычайно интересовала Тори. Портеньос напоминали ей черепах, они скрывали свою внутреннюю боль за фасадом внешности точно так же, как черепаха прячет нежное тельце под панцирем. Взять, к примеру, хозяев местных кафе, где любила бывать Тори: они благоухали дорогими импортными духами и ароматными маслами, улицы города пахли выхлопными газами и травяным чаем мате, но родной, настоящий их запах, Тори это хорошо знала, был запах сигарного дыма и тертого миндаля с сахарным сиропом.

Особенности характера местного населения, неотделимо связанные с историей Аргентины — к ней часто обращался в своих произведениях великий Хорхе Луис Борхес, — трудно понять, не зная, как жили их предшественники, которые свято верили в чудеса и сказания старины и не замечали за очарованием волшебных легенд прозаическую реальность жизни. После второй мировой войны, когда истощенная Европа умирала от голода, родители сегодняшних изысканных портеньос сколотили немалые капиталы, экспортируя туда мясо и фрукты. А в середине пятидесятых годов, в результате гибельной для государства политики диктатора Перона, страна была разорена. Не только Буэнос-Айрес, но и вся Аргентина была ввергнута в состояние хаоса. Острая борьба между ультраправыми и ультралевыми группировками не способствовала стабильности и вызвала рост терроризма. Сменяя друг друга, у кормила власти оказывалась то одна, то другая военная хунта; наступил длительный период репрессий.

Аргентине пришлось пережить двухгодичный ужас чудовищной инфляции (12000 процентов в год), постоянных мятежей и гражданских волнений, кризис власти, когда было свергнуто несколько законно избранных президентов. Отчаяние охватило нацию, пока наконец ключевые посты в правительстве не удалось захватить коалиции, возглавляемой двумя влиятельными в политике женщинами, — их называли «лас динамикас». Они принадлежали партии «Союз демократического центра», партии, которая обещала гражданам покончить с политикой авторитаризма путем проведения демократических реформ, гарантирования права на личную свободу, прекращения вмешательства государства в сферу бизнеса. Во время избирательной кампании «Союз демократического центра» взял на вооружение лозунг «Введение свободного рынка станет концом инфляции» и победил в борьбе за власть. Первоочередную свою задачу новое правительство видело в том, чтобы превратить местную валюту в американские доллары; попытка осуществить это на практике привела лишь к новому незамедлительному скачку инфляции.

В тяжелых политических и экономических условиях, как это ни удивительно, портеньос все-таки выжили. Им помогла неистребимая вера в чудо, ведь общеизвестно, что сердце аргентинца начинает биться сильнее, если речь заходит о чем-то необыкновенном. А что такое наши фантазии, как не бальзам для исстрадавшейся души?

Тори понимала портеньос очень хорошо, поэтому чувствовала себя в их родном городе словно рыба в воде: бродила по широким бульварам, загорала на пляжах рядом с разогретыми смуглыми телами, ощущая их ауру, их внутреннюю боль. Эти люди не имели привычки жаловаться и прятали страдание глубоко внутри; так же делала и она. Однако часто, подобно чуткому прибору, Тори улавливала волну тщательно скрываемого отчаяния, которая пробивалась сквозь вполне благополучную оболочку.