Эрик Ластбадер - Черный клинок

- Вы что хотели бы знать? Что про нее написано в каталоге или что я знаю про нее?

- А разве это не одно и то же?

Маун лишь засмеялась:

- Ну и ну! Вы же знаете, что из себя представляют художники. Все, что про них говорят, - все это лажа. Причем чем больше наводят марафета, тем лучше. Потому как всякие там штучки из биографии только играют им на руку. Вы же знаете, чтобы говорить о них, требуется особое искусство. Они хотят, чтобы зрители приходили смотреть на их произведения безо всякого предубеждения и без предварительных разъяснений, что они увидят.

- А я-то думал, что художники больше всего хотят, чтобы их работы раскупались. Разве большинство из них не голодают на разных там чердаках и мансардах?

Маун опять засмеялась:

- Кое-кто, может, и голодает, но только не Чика. Не думаю, что ее слишком волнует, продаются ее работы или нет.

- А почему так?

Маун выдула очередной пузырь, он долго не лопался, а потом сказала:

- Вы задаете слишком много вопросов, адвокат.

- А мне за то и платят, что я задаю множество вопросов. Никто раньше не слышал о Чике.

- А так всегда в искусстве, - парировала Маун. - Нужно прежде найти сведущего человека и уже потом задавать ему вопросы.

- Ну так вот, насчет этой художницы Чики. Можете ли вы сказать, что она и Лэрри были хорошими друзьями?

- Они симпатизировали друг другу - это было видно с первого взгляда. Думаю, между ними была и какая-то романтическая история.

- А кто-нибудь из них упоминал что-нибудь такое, что дало вам повод так думать?

- Я как-то слышала, что они говорили о Токио. Говорили так, будто были там вместе в некоторых местах.

- В каких таких местах?

Маун пожала плечами, чем вызвала новый прилив запаха чеснока.

- Они говорили о каком-то храме Запретных грез. Похоже, что клуб какой-то. Может, там педики какие или другие секс-маньяки - знакомые Лэрри.

- А не поговорить ли мне самому с Чикой? - медленно и отчетливо произнес он, вспомнив возбуждающие плоть фотографии в квартире Моравиа. - Она живет в Манхэттене?

- Да, - кивнула Маун. - Вообще-то она снимает квартиру на втором этаже в доме в трех кварталах отсюда. - Она глянула на настольный календарь. - Но предупреждаю, сейчас ее в городе нет и до завтра не будет.

- Мы никогда не испытывали эту штуку так быстро, - сказал Юджи Шиян.

- Сомневаюсь, что у нас был выбор...

- Но убить человеческое существо...

- Все произошло случайно. По ошибке.

Юджи взглянул на Минако - свою мать. Наступало утро, и серо-грязный рассвет уже окрасил небо Токио. Слева от них горели фонари на Цукиджи-форест, освещая серебристые бока крупных рыбий. Мимо проходили рабочие в резиновых сапогах с раструбами, со шлангами в руках, из которых они то и дело поливали рыбу, чтобы она выглядела свежей. Волны, пьянящие, как свежее пенистое пиво, несли в себе запах водорослей. Позади Юджи и Минако в уходящем мраке ночи высилась громада склада без каких-либо номеров и опознавательных знаков. Там хранился Оракул.

- Я же ученый, мама, - вымолвил Юджи. - Мне нужно все знать досконально. Методика проведения опыта предписывает мне ждать...

- Чего ждать? Клинических экспериментов? Ты же знаешь, что в данном случае обычная методика будет бесполезна. Эксперименты с низшими формами жизни не дадут нам никаких результатов.

Юджи посмотрел на реку. Над ней поднимался туман. В холодном воздухе застыл, как на морозе, печальный гудок проходящего мимо суденышка.

Он согласно кивнул головой. Конечно же, мать права: у них не было выбора. Как ученый, он знал, что это так. Технологический процесс настоятельно требовал проведения испытаний. Но, как человек, он опасался последствий.

- Юджи-сан, - мягко сказала Минако, - позволь мне принести тебе чаю.

С помоста, где продавались тунцы и сайра, Минако обернулась и посмотрела на своего сына. Он стоял среди большого гудящего рыбного базара, плечи его съежились от утреннего холодка; и был он такой одинокий, беззащитный - один среди толпы. Сердцем она устремилась к нему. Все ее дети бесконечно дороги ей, но Юджи - единственный сын. А раз единственный, это уже многое значит для нее, а он к тому же еще и гениальный ученый-биофизик. Минако заказала чай, все время думая о сыне, о том, как она уберегала его от мрачных сторон жизни. Теперь все это должно измениться. Пришло время кармы для него и, стало быть, для нее.

Юджи терпеливо ждал, когда вернется мать, а в душе казнил себя за случившееся несчастье. Разумеется, он не мог знать, что Оракул сделает с Моравиа. Но разве в этом дело? Он думал о риске, которому они все подвергаются, и снова печаль охватила его сердце. Он глянул на море бесцветных рыбьих глаз. Там и сям - повсюду - слышался глухой перестук хвостов, ударяющих по бетонным помостам, свидетельствующий о том, что рыба все еще жива.