Эрик Ластбадер - Черный клинок

- Не бойся. Они сойдут за настоящие, - успокоил он, ковыряя при этом зубочисткой во рту, из которого пахло кошачьими консервами.

- Благодарю, - бросила на него взгляд Чика, пряча паспорта во внутренний карман.

Паркер опять стал сверлить Вулфа взглядом.

- Спокойно, - сказала Чика. - Я же говорила, что он свой.

Паркер что-то проворчал, но тут черты его лица смягчились при виде девочки лет пяти, с негромким криком бросившейся к нему. Он слегка наклонился и поднял ее на руки.

- Кэти, - пробормотал он, обнимая ее, а она уткнулась лицом ему в шею.

А затем, уступая ее громкому "пожалуйста, папочка!", он перевернул ее вверх ногами, держа за щиколотки. Из ее рта, скрытого теперь длинными светлыми волосами, вырвалось хихиканье. Паркер встряхнул ее легонько, и она восторженно завизжала в притворном испуге.

- Почему вы живете в этом аду? - спросил Вулф, указывая на скопище вонючих хибар.

- Потому что жизнь всегда лучше смерти, - отозвался Паркер. Он еще немного потряс Кэти так, как обычно трясут посудину с прилипшим ко дну содержимым. - По лицу вижу, что ты не веришь. Наверное, чтобы полностью понять меня, надо оказаться в моем положении.

Он перевернул Кэти головой вверх и, продолжая держать ее на руках, смахнул у нее со лба волосы. Лицо у девочки раскраснелось. Она оказалась хорошенькой и, как многие дети ее возраста, заражала окружающих своей жизнерадостностью. Она показала Вулфу язык, а Паркер рассмеялся.

- Семь лет назад я был преуспевающим брокером по инвестициям в одном перспективном деле. Организовывал выкупы на аукционах, - рассказывал он. - Но потом, как говорится, в вентилятор попало дерьмо, рынок лопнул, и очень многие на Уолл-стрит оказались не у дел. Приходишь утром, а твои приятели решают кроссворд в "Таймс", хотя буквально пару месяцев назад они прокручивали столько всяких сделок, что часто торчали в офисе ночь напролет. Невероятно. Телефоны не звонят целыми днями. Тишина такая, просто жуть берет.

Паркер пересадил взвивающуюся Кати с одной руки на другую.

- Ну а потом, конечно, мы все стали ненужными. Возникла необходимость урезать кадровые излишки, целые отделы пришлось ликвидировать в один день. И нигде не найти никакой работы. Я сильно задолжал, и расплата оказалась тяжкой. Продал сначала свою "БМВ", часы "Ролекс", потом пришлось по дешевке продать кооперативную квартиру в Бэттерн-Парк-Сити. Единственная польза от банкротства - это то, что я больше не обязан платить алименты бывшей супруге, хотя она и посылала своих адвокатов вынюхать, действительно ли я стал нищим. Когда же я попросил у нее взаймы, она нагло рассмеялась мне в лицо.

Потом я перебивался случайными заработками. Известно какими - мытьем посуды, работой официантом, ночными сменами, за которые никто не берется. Но после того как меня во второй раз стукнули и ограбили, решил, что с меня достаточно. Хватит быть гражданином славного города Нью-Йорка и хватит уважать закон.

Я лежал в травматологическом отделении одной из больниц. Весь в крови. Больно. Мимо меня медперсонал гонял тележки с жертвами пулевых ранений. Вот тогда-то я и подумал, уж не в аду ли я. Это оказался совсем не тот Нью-Йорк, о котором я мечтал еще мальчишкой, живя в Чикаго. И понял, что придется переступить ту грань, которую меня учили никогда не переступать.

Я поселился здесь, потому что это мой единственный шанс выжить. И если чему-то научился тут, так это стойкости, потому что лишения закаляют. Люди способны вынести почти все, если только настроятся на это. Пять лет назад я бы сам никогда в такое не поверил.

Он посмотрел на ребенка, которого держал на руках.

- А теперь у меня есть Кэти. Ее мать умерла от сверхдозы героина, а отца зарезали за то, что он украл банку консервированных бобов из соседской лачуги.

Паркер издал какой-то нечленораздельный звук.

- Это, знаешь ли, забавно. Все то время, пока я был женат, работал на Уолл-стрит, имея дело с многомиллионными счетами своих клиентов, я и понятия не имел, что значит "нести ответственность". А вот воспитывая Кэти, я понял это, так что теперь часто думаю, что все оказалось к лучшему.

Он разразился смехом, в котором чувствовалась ирония по отношению к самому себе.

- Ну конечно же. Так мне и положено думать, а иначе, ясное дело, свихнусь. Но вера - забавная штука, такая хрупкая в одних случаях и такая абсолютно несокрушимая в других.

Он поцеловал Кэти в голову, прижимая ее к себе.

- Ты, наверное, будешь смеяться, но я сейчас читаю Юнга. Спер книжки в публичной библиотеке. И правильно сделал: туда ведь в наше время никто не ходит. И вот я читаю его книги и думаю о том, что в самый разгар всех этих колоссальных социальных потрясений все по сути своей остается тем же самым. От этого как-то даже успокаиваешься. Мне очень хочется научить Кэти тоже так думать.