Пол Харпер - Пасифик-Хайтс

Хотя комната изобиловала памятными вещицами, среди них не было фотографий Фейна — ни одного, ни в компании. Он не любил позировать. Зато на левом краю стола помещались три женских фото — матери, сделанное на фоне гор Кэддо в Техасе, на котором ей было двадцать два года; молодой женщины, оседлавшей велосипед под аркой ворот Сэзера в Беркли, и Даны перед бугенвиллеями на веранде дома. Шел шестой из четырнадцати месяцев их недолгой совместной жизни.

Все женщины на фото улыбались.

Никого из них больше не было в живых.

Фейн задержал взгляд по очереди на каждом снимке. Дану похоронили больше года назад, других — еще раньше, но когда мысли возвращались к ним, становилось больно. Навязчивые мысли — опасная штука, особенно по ночам. В былое время они его чуть не прикончили. Теперь он относился к ночным мыслям с должным респектом.

Вместо раздумий Фейн выключил свет, бросил взгляд на мониторы видеонаблюдения и отнес пустой бокал на кухню. Поставив бокал в раковину, выглянул из окна на улицу.

Потом без какой-либо осознанной цели прошелся туда-сюда в тишине гостиной. Комната выходила окнами на залив и хранила память о его с Даной пиршествах. Из дальнего конца комнаты Фейн проследовал в главный коридор и оттуда, через застекленные двери, на веранду. Постоял под каплями дождя, падающими с навеса.

Безоблачными вечерами они с Даной надевали свитера и, прихватив бутылку вина и чашку оливок, садились на веранде. Посиделки кончались, лишь когда в бокалы нечего было наливать, а от оливок оставались одни косточки. Мартен и Дана говорили без умолку. Так много было у них в прошлом и столько интересного в будущем, что они никак не могли наговориться. Господи, откуда только взялась такая беспечность! Неужели жизнь ничему их не научила?

Фейн поспешно отогнал от себя вредную мысль и вернулся в дом. На минуту задержался в гостиной, размышляя, не посидеть ли еще над фотоальбомами, но лампы уже были выключены. Зажигать их вновь не хотелось, в темноте было приятнее. Из сводчатого прохода в другом конце комнаты на пол, прямо под ноги, падала полоса неяркого света. Мартен зашагал по ней, как по дороге.

Свет провел его мимо кабинета в спальню. И спальня, и кабинет тоже выходили на веранду.

Раздевшись, Мартен лежал в темноте без сна, наблюдая за паутиной теней на потолке. Жаль, что поторопился созвониться с Ромой. Они могли бы встретиться сейчас, поговорить, за беседой прошла бы часть ночи. Рома не стала бы возражать, заметив, что он намеренно тянет время. Она бы поняла.

Фейн вернулся мыслями к Вере Лист. Случившееся, должно быть, потрясло бедную женщину до глубины души. Хотя Вера не отступала перед невзгодами, в ее интонациях слышались нотки отрицания. Ни один человек не способен существенно влиять на то, что с ним происходит, но Вера потеряла даже эту малую толику контроля, и жизнь ее никогда уже не будет прежней.

Фейн прислушивался к шуму дождя на веранде, пока не растаяло время и не подкрался сон.

— В прошлой жизни ты, наверное, был женщиной, — сказала Элиза.

— Ни в коем случае.

— Откуда такая уверенность?

— Поверь, Элиза, я знаю.

Застекленная комната на вершине холма уступом врезалась в ночь над Саусалито. По ту сторону залива в тумане тускло светились огни Сан-Франциско.

Элиза все еще не могла успокоиться, взять себя в руки после случившегося. Она безотчетно пыталась подавить возникшее смятение. Чем бы ни обернулся их роман в будущем, не стоило о нем так переживать. Отношения постепенно ухудшались, и убеждать себя в обратном бесполезно. Любовник, похоже, и сам догадывается.

— Мой психоаналитик дала мне прочитать статью об одном персонаже греческой мифологии, — сказала Элиза. Она сидела, почти уткнувшись лицом в стеклянную стену, и стекло вибрировало от ее голоса. Мужчина лежал на диване за спиной Элизы. — Его звали Тиресий. Однажды он по недоразумению превратился в женщину, а семь лет спустя — обратно в мужчину. Когда между Герой и Зевсом возник спор о том, кто получает больше удовольствия от секса, Зевс сказал — женщины, а Гера — мужчины. Спросили Тиресия. Тиресий ответил, что удовольствие женщины… в девять раз сильнее.

В ответ — молчание. Отражение мужчины поднесло к губам бокал с вином и сделало глоток.

— За то, что Тиресий принял сторону Зевса, Гера лишила его зрения, — продолжала Элиза.

— Веселенькая история, — протянул мужчина. — Получается, если я разобрался в том, как устроены твои мозги, значит, был женщиной в прошлой жизни?