Владимир Лорченков - Время ацтеков

– Ты не трахаешься, поэтому у тебя мозги плавятся! – говорю я.

– Бери номер, а там разберемся, – категоричен я.

Мы выливаем на пол несколько ведер воды и собираем ее в тряпки. Мне плохо, меня тошнит, и болит все тело.

– Я встал, повернулся и увидел его, – заканчиваю вспоминать я.

– Это было так неожиданно, – у меня дергается глаз.

– Что я от испуга едва не заорал, – признаюсь я.

– Надо было сразу оглянуться, – хмуро говорит мент.

– Обычно нападают, откуда не ждешь, прости за банальность, – говорит он.

– Я и обернулся, – признаюсь я.

– Ты видел его?! – спрашивает он.

– Мельком, и не лицо, – говорю я.

– Не могу даже сказать, что уверен в этом, – признаюсь я.

– Может быть, показалось, – предполагаю я.

– В таком случае мне показалось, что в углу мелькнуло что-то темное, – вспоминаю я.

– Если это было, а не привиделось, то он – мужчина примерно моего роста, – говорю я.

– И это все, – сожалею я.

Он качает головой.

– Легче всего ошибиться в росте, – сообщает он мне.

– Поверь моему опыту легавого, – впервые называет себя легавым он.

– Нам нужно ждать, – говорит он.

– Ждать, когда он нападет, – размышляет он вслух, – и поймать на встречной.

– Что? – спрашиваю я.

– Боксерский термин, – поясняет он. – Ждешь, когда соперник пойдет в атаку, раскроется, и ловишь на встречной.

– Понятно, – говорю я.

– Ничего тебе не понятно, – смеется он.

– Всем не понятно, – говорит он.

– Пока движений нет в рефлексах, – объясняет он, – ничего ты не понимаешь.

– А движения в рефлексах, – сообщает он, заканчивая убирать, – это годы и годы.

– Дрессировка, – пожимает он плечами.

Меня очень интересует, что произойдет, когда священника найдут.

– А его не найдут, – пожимает плечами легавый.

– Я его сожгу на хрен, – говорит он.

– У меня племянник – учитель труда, и у него в кабинете печь для опытов. Типа, что происходит в камерах, где обжигают глину, – говорит он.

– О боже! – говорю я.

– Ага, крутая школа! – неверно истолковывает он мое восклицание.

– У них там и компьютерный класс! – восхищен он.

– Кто бы нам всю эту херню давал во времена нашей молодости, – грустит он.

– Какого дьявола… – растерян я.

– Ну да, конечно, придется… – снова неверно истолковывает он мое очередное восклицание.

– Придется тело распилить, – говорит он.

– Зато вопрос будет снят, – обещает он.

– Нет тела, нет уголовного дела, – говорит он.

– А нам не нужно тело, – говорит он.

– Потому что, когда оно появится, мы будем часами отвечать на вопросы, – хмурится он.

– А нам нужно их задавать, – поднимает он палец.

– Поэтому тело не появится, – улыбается он. – Мать его!

Мать его. Мы вытираем полы насухо. Я вздыхаю и говорю:

– Мало ли священников, разочаровавшись в безбрачии, сбегало куда-то начать новую жизнь?

– Наконец-то ты взял себя в руки, – с одобрением отвечает легавый.

– Мужик есть мужик, – кивает он.

– В мужике мужское не вытравишь, – говорит он.

– Пусть он даже мажет на ночь рожу кремом, жрет пятью вилками и трахается, напялив на женщину собачий ошейник, – говорит он.

– Ты завидуешь, – отвечаю я.

– Гребаный рогоносец! – говорю я.

– Бе-бе-бе, – показывает язык он, и мы смеемся.

– Покойный был тяжелым, – говорю я.

– Он еще есть, – отвечает легавый. – Вот сожжем, тогда и скажешь «был».

– Мы сожжем его сейчас? – спрашиваю я.

– Конечно, – выруливает он из дворика на дорогу и, оглянувшись, газует.

– Прямо сейчас, – кивает он.

– У них как раз урок труда, – смеется он.

– И мы научим детей, как сжигать трупы, – кивает он.

– Лопух, бля! – орет он.

Несколько минут я сижу красный, после чего завожусь и начинаю трястись.

– Заткнись! – ору я с ненавистью.

– Заткни пасть, мать твою! – кричу я.

– Останови машину! – ору я и хватаю его за горло.

Он останавливается. Несколько минут я душу его, а он пытается разжать мне руки. Потом я отпускаю их сам. Он смотрит на меня с некоторым уважением, и я тихо говорю:

– Будешь разговаривать со мной так, чтоб тебя, убью тебя на хрен, понял ты? Не смей изображать ветерана-вьетнамской-войны-спасающего-ботаника. Понял? Ты в этом дерьме так же глубоко, как и я.

– Проехали, – примирительно говорит он.

– Это нервы, – говорит он.

– Да, – говорю я.

– Я знаю, что ты сильнее, – говорю я, – но никто еще не умеет видеть спиной. Понял, да?

– Еп те, – сплевывает он.

– Куда яснее, – кивает он.